Олег Фурашов - Последний мужчина

Похохотали так, что смех проник за звуконепроницаемую перегородку. Даже Крэк с роботами заглянули к ним. Душевно полегчало. И воодушевлённый Загорцев осведомился:

— Борис Абрамович, может, и про женщин вы мне так же соврали, как и на политсовете?

— Не-е-е…Хе-хе-хе!..Чего нет, того нет, — захихикал старик. — С имя здесь, Ромашишка, полный облом. Понимаешь ли, эти дегенераты таутиканцы радикально мимикрировали. Жутко приятную методу размножения они променяли на лабораторную: начали вынашивать плод в пробирке. Так появились те, кого ты обзываешь «сутуленькими».

Парадокс! Если мы завсегда из девушек делали женщин, — скабрезно хихикнул бывший магнат, — то они из женщин сделали вечных девушек…Га-га-га!..У них, то бишь у сутуленьких, уже нет тяги к сексу, а эти…хе-хе…органы сладкого движения у них деградировали в как его…В атавизм? Не, не в атавизм…Э-э-э…

— В рудимент, — помог деду выйти из затруднения Загорцев, сносно усвоивший в институте физкультуры анатомию и физиологию мыслелоба. — Как у нас, положим, третий глаз или аппендикс — тоже рудименты.

— Во-во! — подхватил Тверезовский. — Превратились в «рудики»… Таутиканцев с женскими «рудиками» называют «матронами», а с мужскими — «мэтрами». Можно подумать, что раньше они у них метровые были, — отвлекаясь от основной тематики, пошленько захихикал старик. — Ан на том таутиканцы не унялись. Матроны и мэтры стали…этими …как их…Заготовками, что ли?

— Может, биологическими матрицами? — предположил футболист.

— Во-во! Матрицами для выведения новой породы. У них наука такая есть…Как же её?…Ну, ещё Кушкин про неё писал…А! Онегика!

— Может, евгеника? — поправил его Загорцев.

— Во-во! Евгеника. Через неё тау создали…хвостатую тварь…Ну, такую молекулу…Длинную-предлинную…

— Дэ-эн-ка? — подсказал слушатель.

— Во-во! Дэ-эн-ка. И коктейль из этой хвостатой…

— Геном таутиканца? — сообразил подсказчик.

— Во-во, геном! — обрадовался и удивился повествователь. — Ишь ты! Мне-то Тукан с пятого раза эту хренотень втюхал. А ты, Ромаха, не дуболом, однако. В наше время присказка бытовала про то, что росли у мамы три сына: двое умных, а третий — футболист. Но ты-то в тему и в тему палишь!

— Стараемся, — скромно потупило глаза исключение из присказки.

— Так вот, теперича тау выводят последышей прямо из генома. У кого из них ниже пупка остались мужские «рудики», тех кличут «дублями», а у кого женские — тех кличут…это…Как его? «Дублёнками», ли чо ли?

— А не «дублёршами»?

— Во-во, «дублёршами»!..Ишь ты, лупит и лупит «в яблочко»!.. А дубли шибко мозговитые, потому как мозг у них не отвлекается на секс, зачатие, роды…И бают, Рома, что скоро дубли мэтров начисто вытеснят. И знаешь почему?

— Почему?

— А башковитые они! Секи сам: если тем же мэтрам в мозги специальные штуки нейрохирурги впаривают…

— …например, вживляют микропроцессоры, чтоб общаться на субчувственном уровне.

— Во-во. То дубли с этими штуками сразу вылупливаются. Во, чё прогресс-то творит! — подытожил Тверизовский, вытирая от слюны старческий рот, — То ись, мои единоверцы верно глаголили: «Что таутиканцу хорошо, то иерею смерть».

— Вы же говорили, что вы — имперский?! — на миг полупарализовано отвисла у Загорцева нижняя челюсть.

— А я и так имперский! — без тени сомнения утверждал потешный старик. — Я — имперский иерей. Была на Зелёнке такая нация в двадцатом веке.

— Э-эх, слетать бы на Зелёнку! — размечтался Роман. — Кстати, Борис Абрамович, мы же можем потребовать, чтобы нас отправили на историческую родину, а?

— Темнят они, — щёлкнул языком тот. — Про то не просветили меня, раз я фулюган…А до Зелёнки смотаться для них не проблема. У них есть и кварковые ракеты, и фотонные, и монопольные…

— Что ещё за монопольные?

— Это ты, парень, у них сам попытай, — зевнул дед. — Устал я. Давай-ка, на нары. Покумарим чуток.

Председатель Люмо с двумя эксцессорами появился на вторые сутки пребывания Загорцева в зале ожидания.

Пока рассматривалось дело Тверизовского, молодой узник знакомился с материалами заведённого на него электронного досье на пару с появившимся у него помощником — гражданским правоведом Лажем. Последний обязан был отстаивать интересы Романа.

Лаж Загорцеву отнюдь не импонировал. У него была плутоватая физиономия. А плуты среди таутиканцев встречались столь же редко, что и сердитые личности, наподобие Бонза. Лаж непрерывно подгонял представляемого: «Было? Было. Пляшем дальше». Какому мыслелобу понравится, когда торопливо «отплясывают» на его недавнем прошлом и скором будущем?

Процесс по Тверизовскому закончился через час. «Выговор, — шепнул при прощании земляку дед. — Жди в гости. Повтори-ка адресок».

— Тенистая, — подстраиваясь под старика, ответно понизил голос Загорцев, — двадцать два — семьдесят один.

— Нагряну не один, — таинственно пообещал старичок. — С нашим земелей. С Айком. Он — мериканец. Это секрет. Паскуда Бонз не знает, что мы с ним контачим. Он на Айка тоже зуб имеет. Не дрейфь! Ни пуха!

— К чёрту!

Крэк сопроводил Загорцева на четвёртый этаж. Миновав ряд бронированных дверей, они оказались в просторном зале. За ними туда же пожаловал состав суда и главный этик. Пожилой председатель Люмо и его ровесники эксцессоры оказались типичными таутиканцами. Иначе говоря — добрейшими тау. В отличие от злого Бонза, который во вступительной назидательной речи напирал на то, что оступившийся покусился на неприкосновенность личности.

— А что может быть дороже личности? — задавался риторическим вопросом в дидактическом выступлении нравоучитель-бюрократ. И сам же отвечал давно отшлифованными фразами: — Нет выше ценности, ибо жизнь разумного существа, лишённая сознания и индивидуального начала, превращается в жалкое биологическое функционирование. В этой связи, уважаемые эксцессоры, даже деяния трижды оступившегося зелянина Тверизовского представляются не столь значительными. Ведь умысел того был направлен всего лишь на материальные блага. Уникальное ли явление вещь? Нет. Уникальное ли явление личность? О да! Как уникален и субъективный мир таутиканки Суэлы!

Пафосное эссе Бонза произвело впечатление. Даже самого Загорцева проняло. Наслушавшись казённого моралиста, футболист стал всерьёз опасаться, что «тройка» согласится с применением крайней меры, как того требовал его обличитель. Честно говоря, Роман уже был бы рад и выговору. Пояснения Романа и Лажа о малом сроке нахождения зелянина на планете напоминали детский лепет и профанацию ораторского искусства.

Эксцессоры в совещательной комнате заседали весьма долго. Выйдя оттуда, они огласили резюме. В отношении оступившегося инопланетянина сердобольные тау ограничились предупреждением, учитывая его чистосердечное признание, раскаяние, а также малозначительность проступка и отсутствие вредных последствий. Помимо того эксцессоры признали необходимым провести с Загорцевым разъяснительную беседу. Бонз был страшно недоволен мягкостью вердикта.