Росс Уэлфорд - Гость из космоса [litres]

Я не уверен, и я в таком ужасе от того, что может произойти дальше, что мне кажется, будто мысли у меня совсем путаются, но я уже видел этот его взгляд, в последний раз – в тот вечер, когда мы рыбачили и встретили Эллиэнн. Но более того: именно с таким взглядом он показывал мне свой Луч Смерти в то утро в школьном автобусе.

Что-то вот-вот произойдёт, и Игги станет этому причиной.

Теперь он стоит рядом со мной и, повернувшись к толпе лицом, бормочет мне:

– Не торопился ты, Тайт.

– Что ты задумал? – шепчу я.

– Ничего, – отвечает он.

Но говоря это, он подмигивает.

От страха я не могу произнести ни слова. Игги, напротив, расправил плечи и дерзко выпятил нижнюю челюсть. Он что-то замышляет, я просто знаю это.

Я оглядываю сцену. Это что, полуулыбка на лице у Тёмной Полосы? Неужели? Я ничего не говорю. Тёмная Полоса открутила крышку бутылки и передала водку Игги. Тот берёт её и глубоко, во всю грудь вдыхает. Он переводит взгляд в небо, а потом оглядывается на оставшиеся две бутылки, теперь тоже без обёртки, стоящие на низеньком столе.

– Помнишь ту песню Фелины? – говорит он краешком рта. – Думаю, мы должны притвориться, что это такой человеческий ритуал. Давай!

Держа бутылку в руке, он начинает расхаживать по сцене, напыжившись как курица и напевая «Ла-ла-ла-ла, там-там-там…» на мотив той дурацкой песни Фелины, которую так грустно пели в свете свечей люди, дежурившие возле церкви, а потом Эллиэнн в туалете «Звездочёта». Наблюдая за Игги, я снова удивляюсь: откуда она знала?

Игги выдёргивает меня из размышлений.

– Давай! – настойчиво говорит он. – Включайся. И Тамми тоже!

Я буквально не представляю, к чему он ведёт, но это настолько безумно, настолько абсолютно чокнуто, что я и не замечаю, как тоже начинаю кудахтать и махать руками, будто курица, пытаясь не думать, как потом буду рассказывать Игги о Сьюзи.

Если «потом» вообще настанет, конечно.

Зрители таращатся на нас с весьма озадаченным видом. Тёмная Полоса тем временем отошла назад и сложила руки на груди, кивая – очевидно, довольная тем, что дала этим сумасшедшим землянам развлекать толпу.

Глаза Тамми будто чуточку прояснились. Она постепенно присоединяется к нам, подскакивая и размахивая руками в ритм «та-та-та».

– Давай, Тамм! – подбадриваю я её. – Ты же помнишь!

Пока мы скачем по сцене, толпа снова заводит своё «ху-у-ху-у». Думаю, они действительно наслаждаются происходящим, может, в первый раз в жизни. Что до меня, несмотря на страх, я начинаю внутренне смеяться при мысли, что толпа верит, будто именно это люди проделывают всякий раз, когда обмениваются подарками.

За всем этим шумом Игги говорит мне:

– У тебя с собой твоя старая утирка?

Я лезу в карман и достаю носовой платок. Я заметил, что пока мы отплясывали, Игги по чуть-чуть проливал водку на сцену, и теперь к задней части платформы ведёт дорожка из крупных капель и ручейков.

– Порви свой носовик на куски, Тайт. На три длинные полосы. Давай – делай как говорю. Мы не сможем долго продержаться. Готовься повторять за мной и бежать!

Я вцепляюсь зубами в каёмку носовика и делаю как велел Игги – разрываю ткань на полоски, одновременно копируя его нелепые движения под ритмичное «ху-у-ху-у-ху-у» толпы. Игги берёт одну из полос и размахивает ей над головой, как какой-то слабоумный народный танцор. Мы с Тамми следуем его примеру.

Потом он орёт толпе:

– Ну ладно, народ! Кому Кубок Огня?

Я ахаю, вспоминая, что мой папа выкрикивал точно такие же слова, когда я вломился в паб тем вечером, когда Тамми исчезла. Он что, клонит к тому, к чему я думаю?

Игги говорит мне:

– А вот это повторять не надо!

И набирает полный рот водки. Честное слово, он держит бутылку запрокинутой целую вечность, и щёки у него здорово надуваются.

Толпа издаёт одобрительное «Ху-у-у-у!»

Вот только, кажется, Игги не глотает водку…

Мы с Тамми продолжаем танцевать, толпа продолжает скандировать.

Игги взял свой кусок носового платка и прижал его к горлышку бутылки, а теперь переворачивает её, вымачивая ткань в суперкрепкой польской водке. Я до сих пор не понимаю, что он делает. Он ещё немного размахивает руками, капли водки летят во все стороны, а потом Игги отшвыривает платок, и он приземляется на пол, перед столиком, на котором лежат его очки.

– Ты… ты что делаешь… – начинаю я, и он кивает со всё ещё раздутыми щеками.

Он делает Луч Смерти!

Я немедленно понимаю, как должен поступить. Я забираю у него бутылку и продолжаю отплясывать, переключая всё внимание Тёмной Полосы на себя, пока Игги отступает в сторонку. Я едва осмеливаюсь посмотреть, но он и впрямь это делает. Солнце светит вовсю и находится почти в зените, и Игги осторожно и как бы невзначай поправляет свои очки, лежащие на низком столике, так что солнечный свет проходит сквозь прозрачную жидкость в бутылках, а толстые линзы его очков концентрируют луч.

Он всё ещё не проглотил набранную в рот водку, и я думаю, что Тёмная Полоса заметила это. Я вижу крохотную горящую точку на полу, вызванную очками, а Игги аккуратно подпихивает ногой проспиртованную тряпку прямо в Луч Смерти.

Я едва дышу – так нервничаю, потому что тряпка может загореться в любой момент… и что тогда?

Несмотря на весь свой вселенский разум и непрерывное приобретение знаний анталланцы никогда, никогда не встречались с чокнутым тринадцатилеткой с проблемами в поведении, которого постоянно отстраняют от занятий и который знает, как разжечь огонь. Моё сердце колотится так быстро, что становится почти больно.

Прошло по меньшей мере десять секунд, и зрители начинают терять терпение. До меня доносятся стоны и неразборчивое бормотание. Я представляю, как они кричат: «Эй ты, земной мальчишка, завязывай скакать!»

Двадцать секунд, и я отчаянно пытаюсь не смотреть на лежащую на полу тряпку. Игги присоединился ко мне и намекает, чтобы я тоже глотнул из бутылки, выигрывая нам ещё немного времени.

Я запрокидываю бутылку и, наполняя водкой рот, вижу, что кто-то в толпе тычет пальцем. Я оглядываюсь – на моём носовом платке пляшет крохотный огонёк.

Секунду спустя загорается уже вся тряпка, и огонь распространился на несколько дюймов, где мы пролили водку. Тёмная Полоса ещё ничего не заметила, но это случится очень скоро.

Толпа перестаёт скандировать, словно кто-то щёлкнул выключателем, и я слышу стон. Поначалу я не понимаю, что он означает. Я смотрю на зрителей – они переговариваются друг с другом, а глаза у них круглые.

Это страх.