Мария Артемьева - Избранные. Космохоррор [антология]

На станции произошел какой-то сбой, в результате чего температура сильно упала. Обследовав домики и центральное здание, мы обнаружили останки инженера Мико Салатенни. В коридоре лежали тушки странных существ, напоминавших то ли крыс, то ли кротов. Было решено взять неизвестный вид на базу, чтобы провести исследования.

Чуть поодаль от станции найдено тело бригадира и первого инженера Марка Ивановича Вилсо. Врач диагностировала смерть от переохлаждения. Из одежды на нем были только легкие штаны, майка и кофта. В кармане лежал дневник, который прилагается к отчету. Детальное изучение дневника поможет понять, что именно произошло на станции. До конца расследования станция закрыта. Команда отозвала оставшихся роботов и приготовила их к отправке на базу.

P. S. Один из роботов застрял в глубине ямы. Мы были вынуждены транспортировать робота вручную. Перед самым уходом врач Лина Ли обнаружила странную находку. В толще льда застряло создание, похожее на тех, что были на станции. Вытянутое существо, размером около двух метров имело непропорционально огромную голову, из центра которой торчал длинный красный жгутик, возле которого находилось несколько маленьких семечек. Находку немедленно отправили на базу для изучения.

Конец отчета.

Плыли в небе сиреневые облака. Мы с Майкой шли по Занзибарской, купаясь в тёплых лучах сиреневого солнца, отвечали на добрые улыбки прохожих. Хорошенькая мулатка протянула нам два стаканчика с мороженым. На Занзибарской вообще негры живут, и совсем ещё недавно это было большой проблемой.

Ха! Рассказать кому четыре года назад, что гулял тут со своей девчонкой — даже смеяться бы не стали… Им тоже на нашу улицу хода не было. Интернациональные встречи происходили в заброшенном парке, обычно, после захода солнца. Иногда ещё и полиция подъезжала — такая начиналась веселуха… Кто кого лупит, и кто за кем гонится, понять было совершенно невозможно. Мне тогда уже шестнадцать было — вполне призывной возраст…

Да, тогда всё по другому было. Облака были белые, солнце — слепяще-золотым. На чужие улицы соваться нельзя. Свою — надо защищать. Что там в мире творится, не слишком мы и интересовались — не до того было. Это уж потом, когда школу опять открыли…

Да и не было у нас, как говаривал Славка Петров, «источников информации». Компьютеры, да приставки игровые кое у кого ещё сохранились, а про Сеть только сказки рассказывали. В ящике была одна программа. Мэр по ней вещал. Про то, как здорово он нашим городом управляет.

Славка до счастливых времён не дожил — попался полицаям. Полицаи — они хуже занзибарцев были. Те-то — такие же ребята, только чёрные. Такие же кастеты как у нас, да и ножи не слишком отличались. А полицаям, если попадёшься…

А в мире, как потом выяснилось, всё то же самое было, что и у нас. Даже ещё хуже. В больших городах стреляли. На границах отбивались от мигрантов. С переменным успехом. Африка превратилась в сплошной фронт. Без тыла, без госпиталей и почти без еды. Страны, ещё называющие себя индустриальными, всеми правдами и неправдами пытались перенаправить потоки беженцев. К соседям. Обвиняли друг друга, целились ракетами…

— Ой! Ты чего? — Локоть у Майки острый, а рёбра у меня не стальные. Хотя я и готов к Вознесению.

— Ты уже возносишься? Или думаешь о той мулатке?

— Какой мулатке?!

— Мороженое которая раздаёт.

— А-а-а… Блин! Не в том смысле!

— А в каком?

— А в том, что я люблю только тебя.

— Все парни так говорят…

— Все? И что же это за парни?

— Не в том смысле!

— А в каком?

— Не буду же я врать перед Вознесением!

— А я?

— Прости, я…

Как-то так получилось, что губы наши встретились. Тротуар был узкий, но прохожие обходили нас очень осторожно. «Не задохнитесь», — добродушно проронил огромный негр. Поскольку синдромов удушья я пока не чувствовал, совет пропустил мимо ушей. Эти податливые губы и сиреневое облегающее платье, едва доходящее да середины бедра…

— Не здесь же… — выдохнула она.

— Почему не здесь?

— Мужики…

— В нашу бухту?

— Мужики… Смотри!

Очень тощий старик держал в руках плакат. Палка от лопаты и прибитая к ней фанерка. Кроваво-красная надпись: «Сирс — Космический Удав!!!»

— Ну и что? — Каждый, если у него не было более важных дел, мог стоять с любым плакатом. А каждый, у кого были более важные дела, мог на этот плакат плевать с высокой колокольни…

— Он ведь тоже…

Ха! И впрямь. Ярко-сиреневое сияние разливалось над головой протестанта. Старичок-диссидент сам возносился…

Четыре года назад. Когда пальцы уже жали кнопки. Он прилетел. И пальцы остановились. Смешно. Во всех книжках и кино пришельцы были злобными уродами. Они уничтожали человечество, насиловали земных девушек, поедали маленьких детей. А Сирс… На определённой частоте и сейчас звенит: «Сирс-Сирс-Сирс…» Так его и назвали.

А речи мэра становились всё интереснее и интереснее. Сначала он вскользь упомянул об отдельных ошибках и недоработках. На следующий день поставил вопрос о правильности стратегической линии. И наконец рассказал, от кого и за что брал взятки. После этого драться с занзибарцами как-то расхотелось. А захотелось вытряхнуть мэра из его роскошного дворца.

Собрались в нашем любимом парке. Занзибарцы тоже подошли. Обсудили ситуацию. Набрали побольше камней. Двинулись. На площади стояла полиция. Дубинки, щиты, каски… Такие же молодые ребята. Работы нет, вот и пошли в полицаи… Вперёд вышел толстый полковник. Ну уж этого-то гада… Я размахнулся. Сейчас, сейчас, булыжником в эту толстую харю… Нет, не могу. Да что же это такое делается?

— Сдрейфили, подонки? — усмехнулся полковник.

Медленно, словно бы с усилием, расстегнул кобуру и вытащил пистолет. Навёл на нас. Стало очень тихо.

— Сейчас, мерзавцы, сейчас…

Лицо его исказила мука. Палец никак не мог вдавить курок.

— Мерзавцы, поганые мерзавцы…

По толстой харе текли… Слёзы?!

Полковник то ли вскрикнул, то ли всхлипнул. Неловко сунул оружие в кобуру. Как-то очень жалобно, хотя и очень грязно, выругался. Повернулся к нам спиной, и, сгорбившись и спотыкаясь, побрёл к застывшему строю своих подчинённых. Вот тогда мы поняли, что мир перевернулся…

А мэр перевоспитался. Отдал свою дачу под детский дом, дворец — под больницу. Его даже переизбирать не стали, такой он стал справедливый и честный. И все стали честными. Все-все! Полицаи, чиновники, даже депутаты… И вдруг выяснилось, что беженцы — вовсе не проблема. Вдруг выяснилось, что еды и жилья хватает на всех. А когда ещё сократили военные бюджеты… Совсем-то армии распустить пока не получалось — куда это всё хозяйство деть? Сколько там всего нужно демонтировать, деактивировать, дегазировать… И, желательно, превратить во что-то полезное. Целая индустрия возникла.