Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

— Добрый вечер, — говорю. — Меня зовут Петрович.

— Добрый вечер, — отвечает. — А я, допустим, Мария. Или Маша, как вам будет угодно. Проходите, гостем будете.

— Незваный гость — хуже татарина, — отвечаю, но все же присаживаюсь к столу и ставлю на него бутылку. Демонстративно.

Надо сказать, что Маша хоть и понравилась мне очень, но я ни на секунду не забыл, зачем сюда явился. Самое главное, я был абсолютно уверен: все, что вижу вокруг — и дорога, и лес, и дом этот, и девушка — связано с Черным Яйцом. Не знаю, как, но точно связано. Непосредственно. А раз так, то вот мы сейчас и спросим, куда они, гады, людей девали. Пока я раздумываю, как бы мне вопрос правильно задать, Маша ставит рядом с бутылкой чистый стакан и садится напротив.

— Из стакана удобнее, — говорит, — а сама я не пью совсем, уж извините.

— А яблочка какого-нибудь не найдется? — спрашиваю. — На закуску? Не догадался с собой прихватить.

Усмехается она, протягивает ладонь, а там — яблоко. Большое, румяное. Чистый фокус. Но я взял, не подал виду и даже спасибо сказал. Плеснул себе граммов семьдесят, выпил, закусил. Яблоко на вкус настоящим показалось — сладкое и сочное. Черт с ним, думаю, настоящее оно или нет — ешь, что дают, тем более, сам попросил. Вот эти-то семьдесят граммов лишними оказались совсем. Потому что был я до них, хоть и выпивший, но все-таки… как бы это сказать… нормальный, что ли. Вменяемый. А тут поплыло все перед глазами, мысли спутались. Сижу, за стол держусь, чтобы на пол не упасть. А Маша что-то говорит мне, встает, подходит, заботливо ведет к диванчику, укладывает и даже, кажется, ботинки с меня снимает. Последняя мысль, которую запомнил, что носки у меня уж очень грязные, и зря она ботинки-то. И — все. Провалился. Вырубился.

Мятая Шляпа (про себя я продолжал называть его так) умолкает и прикладывается к бутылке. Я вижу, как нервно дергается кадык на его темной, нездорового цвета шее и отвожу глаза.

— Думаете, вру? — вопрошает Петрович хрипло, отрываясь от виски.

— Нет, — отвечаю, — не думаю. Но мне интересно, что было дальше.

— А ничего не было, — говорит Петрович. — Пришел я в себя дома, на своей постели, сегодня рано утром. Получается, что больше суток провел в полной отключке. Пока соображал, что к чему — люди снова появились, невесть откуда. Я даже бесплатно похмелиться, как следует, не успел, а денег почти не было. Потому к вам и подошел там, у Пита. Ну и рассказать кому-то хотелось, здесь, в городе, мне никто не поверит. А ту вижу — курьеры с Земли.

— Потому что все знают: за выпивку вы готовы сочинить любую историю? — усмехаюсь я.

— Да, — соглашается он. — Но эту историю я не сочинил. Можете верить. Так что виски заработал честно.

Мы с Ириной переглядываемся.

— Получается, что вы так ничего и не узнали, — жестко констатирую я.

— Где были люди, куда пропали дети, почему взрослые не замечают, что детей нет. Вся эта история с Черным Яйцом вполне может оказаться вашим пьяным бредом, уж извините. И получается, что зря я вам виски отдал — ноль информации. Так и быть — эта ваша. Гонорар. Но вторую не получите.

С этими словами я поднимаюсь с бревна, Ирина встает за мной, а Петрович, сощурившись, и говорит:

— Значит, вы заметили, что дети пропали?

— Заметили, заметили. Пошли, Ира.

— А информации, значит, ноль?

— Ноль, — киваю. — Круглый и полный.

— Хорошо, — криво усмехается он. — А если я сумею доставить вас к этому дому у дороги, что тогда?

Признаюсь, этим вопросом он меня несколько огорошивает. Я не большой специалист по общению с алкоголиками (не так уж часто они попадались мне в жизни), но уже начинаю догадываться, что потакать им нельзя. Соблазн, однако, велик, и я останавливаюсь.

— Вот к тому самому дому, о котором вы только что рассказывали? — уточняю. — И мы попадем туда прямо отсюда?

— Отсюда не получится, — говорит он. — А вот оттуда, из котлована, где Яйцо лежит, получится обязательно. Я в этом уверен.

— Ну, и во сколько бутылок виски вы оцените эту услугу? — слетает у меня с языка.

И тут я вижу, как Петрович меняется прямо на глазах.

Только что перед нами сидел опустившийся безвольный человек, готовый за глоток спиртного чуть ли не заложить душу, и вот уже спина его выпрямилась, а во взгляде блеснул стальной отсвет.

— Да подавитесь вы своим виски, — презрительно цедит он сквозь зубы и ногой в пыльном, давным-давно не знавшем щетки ботинке отшвыривает от себя недопитую бутылку.

— Я думал, вам действительно интересно, и вы можете хоть как-то помочь, — говорит он голосом, в котором появилось сожаление и твердость. — Но, раз так, придется рассчитывать только на себя. Что ж, значит, это Божье испытание, которое мне необходимо пройти. И, клянусь остатками совести, я его пройду. А вы можете идти своей дорогой вместе со своей второй бутылкой и гребаной иронией.

Некоторое время я смотрю ему прямо в глаза, но затем все же отвожу взгляд и сажусь обратно на бревно. Ирина насмешливо косится на меня и молча устраивается рядом.

— Ладно, — сдаюсь я. — Извините, если что не так. Но вы и сами должны понимать, что особого доверия ваш вид, образ жизни и слова вызывать не могут. Так о какой помощи вы говорите? И каким образом вы собираетесь доставить нас к этому странному дому у дороги, который неизвестно где находится?

— Ясно, о какой помощи, — он словно пропускает мимо ушей мои извинения. — Детей-то вернуть как-то надо или нет? До Земли далеко, а местные — не помощники, как вы понимаете, если они вообще не помнят, что у них были дети.

— А кстати, — перебиваю я, — мне только что в голову пришло. Откуда мы так уверены, что детей нет? То, что на улицах и в парках не видно мамаш с колясками и малолетней ребятни, еще не доказательство. Вернее, не стопроцентное доказательство. Может, мы, действительно, зря беспокоимся? Я запаниковал, и вы туда же.

— Детей нет на самом деле, — мрачно заявляет мне на это Петрович.

— Во всяком случае, здесь, в Перво-граде — точно. Я проверял. А насчет того, каким образом… Вот, смотрите.

Он лезет в нагрудный карман своей неопределенного цвета и возраста рубашки, достает сложенный вчетверо стандартный лист бумаги и протягивает его мне.

Я беру и разворачиваю. Это записка. Причем написанная от руки, что встречается не часто.

— Если захотите вернуться, — читаю вслух, — приложите ладони. Я открою проход. Маша.

— Ладони, думаю, к Яйцу надо приложить, — поясняет Петрович.

— Это понятно, — киваю. — К чему же еще.

— Какая гостеприимная Маша, — замечает мой стажер. — Надо же, вернуться предлагает. С чего бы это?