Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

— Старый ты человек, больше нас живешь, а ничего в жизни не понимаешь. Некогда нам фантастическими домишками развлекаться. Детей учить надо. Время-то не стоит на месте. Дни бегут.

— Но в домах времени будет сколько угодно.

Не верили:

— Будет ли, нет ли? А дети растут сегодня.

— Но вы хоть распределитесь: одни пускай за детьми смотрят, другие — дома строят.

— У чужой мамки дитя без глаза. Не досмотрят, не доскажут. Детям все объяснить надо. Своим не поленятся долбить, для чужих рот лишний раз не откроют.

Примерно 28 августа по моему климатическому счету состоялся последний разговор. Отмахнулись:

— Экий назойливый ты старик! Последние дни идут, бабье лето. Надо же отдохнуть, погреться в останние часы. Ну что ты нудишь со своими домами? Дай покой!

А дня через четыре, как только первый иней забелил камни, увидел я унылое шествие. Племя шло хоронить себя. Матери несли сонных детей на горбу, отцы — на руках. Брели неторопливо, понурив головы, сами сонные и синеватые от холода. Как сейчас, закрыв глаза, вижу, как извивается черной змейкой мрачная процессия, ползет все дальше и дальше среди усохших стеблей, по голой равнине к темной стене леса, к суровой пещере зимнего сна.

Признаюсь, сопровождал я их. Предпочел бы остаться. Но как натуралист и наблюдатель обязан был видеть все детали. Видеть — видел, а описывать нет желания. Не по-человечески выглядело все это: безвольная, безропотная покорность, согласие на смерть без сопротивления. Быки на бойне и те тревожатся, чуя кровь, мычат и мечутся в поисках спасения. А эти брели, склонив головы, детей укладывали, сами укладывались беспрекословно… и замирали молча, засыпали навеки.

Тьфу!

А могли бы выстроить дома, могли бы очаги сложить, могли бы дрова заготовить. Могли! Еще неделю назад не поздно было. Все некогда и некогда, видите ли! «Детей кормить надо, детей учить надо, последние денечки идут, дай же отдохнуть, попользоваться, на солнце погреться. Время идет!»

Вот и ушло время.

Все это я пишу в звездолете, уже на обратном пути. Итоги подвожу, составляю тезисы будущих докладов, не только для ученых, цифры готовлю для проектов.

Выступать много придется, понимаю. Всем будет интересно послушать про планету легкомысленных поденок. Интересно будет, хотя нас — людей — не упрекнешь в легкомысленной близорукости перед лицом смерти. Мы — существа долгоживущие и неторопливо предусмотрительные. Успеваем сделать прогнозы на будущее и приготовиться своевременно. «Человек — животное, предвидящее будущее», — такое читал я определение.

И еще есть одно определение, новое, рожденное уже в третьем тысячелетии: «человек — существо общительное и заботливое». Мы любим любить ближних и дальних, заботиться о них, помогать, выручать и спасать. Не сомневаюсь, что на Земле найдутся толпы желающих избавить моих поденок от ранней смерти. Надо продумать организацию постоянной экспедиции — этим я и занимаюсь.

Безусловно, будут и ленивые скептики, услышим мы голоса о том, что вмешательство в чужую культуру недопустимо, поденки привыкли к своему темпу жизни, счастливы по-своему, долгая жизнь выбьет их из колеи, сделает глубоко несчастными, они будто бы и сами жаждут скорой смерти, надо их спросить еще, хотят ли они выжить. Куча доводов, лишь бы палец о палец не ударить. Жду я такие разглагольствования и заготовил веское возражение: «Ведь арры-то не хотели замерзать, ради своей жизни чужие губили».

Нужна. Нужна постоянная и основательная экспедиция, нужна перепись населения, проекты типовых домов и поселков, расчеты запасов топлива, добыча его; инженеры нужны, учителя нужны, врачи нужны.

Нам и самим нужна экспедиция. Ради Земли.

Человек — существо предусмотрительное, а также и многостороннее. Разные дороги нам требуются: и туда, и обратно. Любое «наоборот» находит применение в технике. Где-то пыль вредна, а где-то и необходима, специальные распылители конструируются. Сопротивление в проводах пожирает массу энергии; инженеры ломают голову, как бы уменьшить потери на сопротивление. И ломают головы, как бы увеличить сопротивление в электрических печах, чтобы получить побольше тепла.

Быстролетящая жизнь ужасна, но изучение быстролетящей жизни пригодится, я даже представляю, где именно.

Вот вернусь я на свою постоянную работу и, как водится, перед началом квартала явятся ко мне лесозаготовители — лесогубители с картами, где крест-накрест перечеркнуты гектары. Скажут: «Мы — хозяйственники. Мы должны обеспечить ежегодно двухпроцентный прирост древесины для мебели, строек, поделок всяких, а также и для бумаги, чтобы вы, романтики, могли издавать свои поэмы о лесе».

А я скажу:

— Кто берет, тот и бережет. Давайте готовить постоянную экспедицию для изучения быстрорастущих лесов планеты поденок. Там деревья поднимаются за один сезон. Пусть и у нас будут такие. Весной сажаем, осенью рубим. Возле деревообделочных заводов древоплантации, а вокруг городов древние чащобы.

И с доктором своим представляю разговор. Конечно, за два года в космосе я не стал моложе. Воображаю, как будет он морщиться, рассматривая мои кардиограммы, энцефалограммы, рентгенограммы, генограммы, прочую грамматику. Морщиться будет, головой качать, причмокивать, твердить вздыхая, что старость закон природы.

А я скажу:

— Даже если старость и закон природы, старость в шестьдесят — не закон. Попугаи живут сто лет, дубы — пятьсот, секвойи — четыре тысячи лет, а деревья на планете поденок — четыре месяца. И сами поденки живут четыре месяца… но могут и ожить через четыре года, как это выяснилось на опыте жестоких арров. Так разберитесь же вы, медики, биологи, зоологи, геронтологи, какой там механизм управляет сроками наступления старости, сроками и отсрочками.

И еще один разговор будет у меня, с особенным удовольствием его смакую — доклад в просторной комнате, не три кубических метра на человека, у стола с белой скатертью, заставленной блюдами с домашними салатами и жарким, не кубики, тюбики и концентраты. И сочувствующая, но от заботливости невнимательная жена, будет прерывать меня, накладывая добавку, а быстроглазая дочка-егоза станет охать, конечно:

— Папка, как ты не побоялся один? Я бы со страху умерла.

А пальцы у нее меж тем будут шевелиться, мять хлебный мякиш, формируя фигурки.

— Опиши, папка, опиши во всех подробностях. Колючие плечики, колючие коленки? И венки, и гирлянды вместо платья? Я вылеплю их обязательно, твоих поденок. Я уже вижу их, я пальцами чувствую.

И надеюсь я, что не будет за столом четвертого лишнего: не очень молодого и очень чинного молодого человека с запонками на манжетах и прямым пробором от лба до макушки; терпеть не могу прямых проборов. Лично мне не хочется, чтобы у меня были глупые внуки. Уповаю, что дочь выполнила обещание, повременила с браком. В конце концов, двадцать шесть — не конец жизни. Надо дождаться настоящего человека, настоящей любви, даже если придется подождать годик-другой.