Сергей Лукьяненко - Знание - сила: Фантастика. 2006-2010

Кто бы знал, с каким удовольствием капитан уселся за штурвал — словно новичок, впервые очутившийся в кабине настоящего корабля, а не симулятора из летной академии. Прохладный воздух, гоняемый кондиционером, фотография жены и сына, приклеенная к стеклу чуть выше приборной панели, и мягкое кресло, подстраивающееся под изгибы тела, — все это, подобно успокоительному, в считанные секунды избавило Роджерса от накопившейся злобы.

Он улыбнулся фотографии и радостным голосом вызвал диспетчера:

— Башня семь, это Грифон сорок три. Прошу разрешения на взлет.

Ответили без промедления, чему капитан совсем не удивился. Все-таки в том, что он вез верховного древня, были свои плюсы.

— Грифон сорок три, — хрипнули динамики, — взлет разрешен. Удачного полета.

Сквозь толстое стекло Роджерс посмотрел в небо. Казалось, именно от его взгляда корабли разлетелись в стороны, освобождая путь к гиперпространственным вратам, похожим на огромный вращающийся барабан, где вместо кожи ярко мерцала синева.

Пальцы привычно прошлись по панели управления, щелкая язычками тумблеров и мягко вдавливая подсвеченные кнопки.

— Домой, — прошептал Роджерс, вслушиваясь в шум двигателей. — Наконец-то домой.

Они жили в большом городе. В спокойном районе, в новом небоскребе, на тридцатом этаже. У них была хорошая квартира с широкими окнами, высокими потолками и просторными комнатами. В ней было все, о чем мечтали многие семьи, — от няни-робота до автомата, готовящего каппучино. Все… кроме него.

Сегодня она отпросилась с работы пораньше, чтобы испечь черемуховый торт на день рождения сына. Обычный черемуховый торт, который можно было заказать в любой кондитерской, не тратя понапрасну ни сил, ни времени — только несколько евро.

Но она вдруг решила приготовить торт сама, хотя ей, как всегда, было некогда, хотя ей так давно не приходилось этого делать, что было страшно — а получится ли? Так или иначе, ей внезапно захотелось помять тесто привыкшими к клавиатуре руками, растопить шоколад, чтобы полить им горячий торт, вспомнить запах домашней выпечки, вывести собственными руками поздравительную надпись из крема и воткнуть все десять свечей.

Несмотря ни на что, торт вышел славным. Нисколько не подгорел и пропекся со всех сторон; поздравительная надпись получилась на удивление ровной, словно была сотворена бездушным расчетливым автоматом, а не руками уставшей женщины. И сын, и его друзья, и их родители ели торт с большим удовольствием.

Вечером, когда гости уже разошлись, она, как обычно, зашла в детскую.

Солнце золотым диском падало к горизонту, наполовину прячась за сверкающим городским лесом из стекла, стали и бетона; корабли и аэромобили яркими птицами пересекали облачное небо; и где-то там, за его голубым куполом, в холодной бездне космоса, летел он.

Мать опустилась на детскую кровать и улыбнулась.

— И что это ты тут рисуешь? — с интересом спросила она, хотя прекрасно понимала, кто висит над серебристо-серым диском голографа.

— Это папка! — радостно воскликнул сын, щелкая кнопками пульта. — Это я для него нарисовал. Он приедет, и я ему покажу.

Полупрозрачный солдатик запросто уместился бы на ее ладони. Он выглядел так, как выглядят герои боевиков. Губы смыкались на кончике сигары, футболка цвета хаки обтягивала мускулистый торс, на широком ремне висел нож, штаны были заправлены в армейские ботинки, а руки сжимали серую длинную винтовку с красным огоньком лазерного прицела. На плече замер какой-то зверек. Не то хомячок, не то морская свинка, только почему-то лысая.

— Кто это? — спросила мать, указывая на неведомого зверька. На сей раз она и впрямь не знала, кого нарисовал ее неугомонный сын, который словно бы обзавелся моторчиком с тех пор, как сообщили о возращении отца.

— Мам, ты что, — удивился он. — Это же фрикес! Нам планетологичка про них рассказывала. Там, где папка, их много, — гордо заявил он, чуть тряхнр головой. — Злые-злые древни едят их, — почти шепотом пояснил он, точно открывая жуткую тайну, и со страхом добавил: — Живыми… Но ведь папка не позволит древням есть бедных фрикесов, да?

Мать кивнула. Ей хотелось спать. Крепко заснуть до утра. Семь дней назад сообщили, что наконец-то он возвращается. И каждый день стал тянуться так, как порой не тянулись месяцы.

— Тебе нравится? — спросил сын, глядя матери прямо в глаза.

Он ни на секунду не расставался с пультом, густо усеянным кнопочками всевозможных форм. И все еще что-то подправлял.

— Очень красиво, — сказала она уставшим голосом. — Я уверена, ему тоже понравится.

— Знаешь… — начал сын и осекся, слегка покраснел. — Брюс из соседнего дома сказал, что мой папа — оккупант и убийца.

— Значит, это с ним ты неделю назад подрался?

Сын нерешительно кивнул. Лицо его стало пунцовым от стыда.

— И прави… — теперь осеклась она. — Не слушай их. Твой отец — хороший человек. Он борется за нас, за то, чтобы у тебя было все самое лучшее.

— А он точно прилетит?

— Конечно, сынок. Обязательно прилетит. Только нужно еще немного подождать. Совсем чуть-чуть, — сказала она дрожащим голосом, посмотрела в небо и еле сдержала подступившие слезы.

Полковник не обманул. Древень очнулся строго на седьмые сутки, когда по расчетам до выхода из мрака гиперпространства оставалось полчаса.

В корабль словно врезалось что-то огромное, настолько сильно его качнуло.

«Началось, — огорчился Роджерс, покидая капитанское кресло. — Не мог проснуться на час позже».

Он взял винтовку и, пошатываясь в такт качающемуся кораблю, прошагал в грузовой отсек. Все это время пленник буйствовал не переставая, и успокоился лишь тогда, когда увидел человека.

Судя по содранной коре вокруг шеи, враг рвался не жалея себя и мог еще преподнести сюрпризы, поэтому капитан на всякий случай осмотрел толстое заградительное стекло — от пола до потолка, лишенное ручек, установленное намертво вместо прежней двери и пробитое стройными рядами дырочек, сквозь которые не пробрался бы и таракан. На стекле не было ни единой царапинки; оно надежно защищало Роджерса от могучего врага.

Древень был огромным. Пышная от широких листьев грязно-зеленого цвета макушка упиралась в высокий потолок; необычайно длинные и толстые корни ног несколькими витками схватывала цепь; еще одна — связывала сучковатые руки; а на мощной шее стальным воротником лежала изогнутая труба, приваренная к стене. Получалось, что шевелить враг мог лишь кривыми кистями рук и огромной головой, заросшей мхом до глаз, которые и размерами и формой напоминали два черных яблока. Ну, еще немного мог двигать корнями, собранными цепью в этакий хвост. Пол вокруг живого дерева был усыпан листьями, как земля в осеннем саду.