Ёсики Танака - ЛоГГ. Том 4. Военная хитрость

— Дети не должны платить за грехи отцов.

— А ты любишь поспорить. Будешь придираться к каждому моему слову?

— Не к каждому.

— Расслабься. Я просто пошутил.

Понимая, что причин продолжать разговор нет, Поплан выхватил берет и удалился. Конев пожал плечами и криво улыбнулся, провожая его взглядом.

Получается, династия Гольденбаумов и Галактическая Империя — больше не единое целое.

Ян вздохнул, и его губы стали влажными от пара, который исходил от чая с бренди. Перед каждым офицером штаба стоял кофе — впрочем, времени наслаждаться его ароматом у них не было. Юлиан стоял за спиной Яна у стены и послушно подавал ему чай.

— Ни один семилетний ребенок не покинет свой дом по собственной воле. «Спасение» или «побег» — называй, как хочешь, — но как его самопровозглашённые верноподданные, мы должны видеть в этом не что иное, как похищение, — предложил Кассельн.

Послышалось несколько согласных возгласов.

— Даже если и так, меня больше интересует какой ход сделает герцог Лоэнграмм. Что, если он потребует освобождения императора?

Контр-адмирал Мурай нахмурился, а коммодор Патричев пожал широкими плечами, словно забыв о субординации.

— Вы слышали, какую речь закатил председатель. После того, как он наговорил тут с три короба о великих задачах, не думаю, что он так легко отступится.

Вальтер фон Шёнкопф в своей изящной манере поставил чашку кофе на блюдце и сложил руки в замок.

— Ну, если бы мы собирались играть по правилам, то нужно было объединять силы ещё сто лет назад. Наши противники потеряли реальную власть и сбежали, а теперь навязываются нам в друзья. Если вам интересно моё мнение, всё это попахивает абсурдом.

— Макиавеллистам среди нас покажется, что объединение сил с меньшим из двух зол — хорошая идея. Но даже если предположить, что для этого объединения выдалось удачное время, им понадобится реальная сила. А её-то у них и нет.

Ян хорошенько потянулся и устроился на стуле поудобнее. Если бы Союз руководствовался принципами макиавеллизма, то нужно было извлечь выгоду из столкновения про— и анти-лоэнграммовских сил в прошлогодней Липпштадтской войне. Вмешайся Союз тогда, он мог бы пожинать плоды успеха, пока имперцы воюют между собой.

С помощью своей проницательности — которой можно было только позавидовать, — герцог Лоэнграмм предвидел возможность такого развития событий и организовал государственный переворот. Расколов Союз, он не дал ему шанса вмешаться в имперскую гражданскую войну. Но теперь, когда герцогу Лоэнграмму удалось сосредоточить власть в своих руках, у его противников практически не было шансов вернуть утраченные владения. Шёнкопф попал в точку.

Если бы Ян ожидал от правительства Союза действий в духе макиавеллизма, то он передал бы императора герцогу Лоэнграмму в знак признания его власти над Империей и взял бы с него обещание отныне вести мирное сосуществование. И хотя этот поступок мог бы показаться бесчеловечным, Ян был уверен, что Лоэнграмму не хватит духу убить семилетнего императора собственноручно. Прекрасный молодой диктатор был не настолько глуп, чтобы пойти на такую бездумную жестокость. На его месте Ян придумал бы более эффективное применение юному императору с самого его рождения. Возможно, что правительство Союза специально сыграло герцогу фон Лоэнграмму на руку.

Герцог Лоэнграмм ничего не потерял от бегства императора. Совсем наоборот, для объявления новой войны Союзу «возвращение» или «спасение» императора будет вполне достаточным основанием. Да и всеобщее усиление неприязни людей к императору было показательно. Если уж на то пошло, бегство императора в Союз было Лоэнграмму выгодно.

Яна пугало направление собственной мысли. Поскольку он высоко ценил гений Райнхарда, то не верил, что молодой диктатор может быть с легкостью побеждён приверженцами старого режима. Когда Ян высказал свои соображения, повисла тишина, которую нарушил Шёнкопф:

— Вы хотите сказать, что герцог Лоэнграмм намеренно дал похитить императора?

— Есть такая вероятность, — серьёзно сказал Ян и налил бренди в пустую чайную чашку, игнорируя негодующий взгляд Юлиана.

Как только Ян поставил бутылку бренди на стол, ее взял Кассельн и плеснул немного себе, то же сделал Шёнкопф, Мурай и другие. Глядя, как бутылка описывает круг, Ян почувствовал некоторое беспокойство, но взгляд Юлиана заставил его вернуться мыслями к герцогу Лоэнграмму.

Если предположить, что стратегия Райнхарда была настолько продуманной, как ее представлял себе Ян, вырисовывалась совершенно потрясающая картина. Но один ли герцог Лоэнграмм это провернул? И Союз, и старый режим Империи плясали под чью-то дудку. Но разве Союз не был в мире с этим кукловодом?

Самой пугающей представлялась перспектива объединения герцога Райнхарда фон Лоэнграмма с Феззаном. Пойти на объединение военного потенциала и экономики, талантов и амбиций, исходя из общих интересов? Феззан бы никогда не протянул руку Райнхарду просто так, без выгоды для себя. В этом можно было не сомневаться. Так что могло заставить их прийти к соглашению? Экономическая монополия, которую Феззан мог получить в объединённой Империи? С такой платой Ян мог бы согласиться, как мог бы и Райнхард. Но истинная ли это причина? Могла ли здесь быть скрыта ловушка: заставить герцога фон Лоэнграмма объединиться, чтобы снять угрозу? А может быть, за мотивами Феззана стоит нечто большее, и поклонение деньгам — лишь ширма?

От этих мыслей у Яна заболела голова. Он прислушался к разговору Кассельна и Шёнкопфа.

— Слышал, в столице распространяется своего рода синдром рыцарства: «Давайте биться за правосудие. Защитим молодого императора от жестокого узурпатора».

— Реставрация тирании Гольденбаумов и есть правосудие? Как и говорил адмирал Бьюкок, нам потребуется новый словарь. Решится ли кто-нибудь прямо высказать несогласие?

— Не то чтобы мы не могли возразить, но стоит лишь заговорить об этом, как тебя обвинят в негуманности. Как только речь зашла о семилетнем ребёнке, большинство людей потеряли способность мыслить здраво, — Кассельн недовольно уставился в свою кофейную чашку, — уже снова опустевшую, — и, наклонившись вперед, потянулся за бутылкой бренди.

— Была бы это красотка лет шестнадцати или восемнадцати, это волновало бы людей ещё больше. Народ любит истории про принцев и принцесс.

— А всё потому, что в сказках принцы и принцессы всегда справедливые, а вот знать плетёт заговоры. Но мы не в сказке и не можем руководствоваться её принципами.

Пока их беседа эхом звучала в голове Яна, он — впервые за долгое время — на полную использовал непаханное поле своего разума, пусть это и было непросто.