Марко Клоос - Сроки службы [litres]

– Сержантам выйти из строя и найти себе дело, – начинает КСМ Грасиано. – У меня разговор только к рядовому составу.

Командиры отрядов и взводные сержанты выходят из дальних рядов строя и возвращаются в казарму. У них своя столовая, и никто из них не присутствовал при том, как мы вчера на пару с десантниками устроили небольшую перестановку инвентаря в своей.

– Смешная штука вчера случилась, – говорит КСМ, когда последний из сержантов скрывается в казарме. – Мне позвонил начальник караула и задвинул какую-то сказочку про то, что толпа моих солдат приставала за ужином к кучке десантников.

Он проходится вдоль первого ряда, сложив руки за спиной и останавливаясь, чтобы взглянуть на тех из нас, у кого на лице особенно заметны следы вчерашней разборки в столовой.

– Я сказал ему, что он, наверное, обознался, потому что я знаю, что никто из вас, болванов, не начнет драку с уважаемыми служащими из другого вида войск.

Он возвращается к центру строя. КСМ невысок, сложен как барный вышибала, и хотя его уставная стрижка бела как снег, он выглядит так, будто способен положить большинство из нас на лопатки. На его рубашке класса А множество нашивок и разноцветных лент. Когда он приказывает прыгать, весь батальон отрывается от земли прежде, чем уточнить требуемую высоту.

– А сейчас, – говорит он, – я хочу увидеть ваши руки. Мы с мастер-сержантом Роджерсом проверим, у кого из вас недавно обнаружились необъяснимые травмы.

Мы вытягиваем кулаки перед собой, как толпа детсадовцев, показывающих, что мыли руки перед обедом. КСМ Грасиано и мастер-сержант Роджерс обходят ряды и награждают любого со ссадинами на кулаках или царапинами на лице строгим взглядом и рычащим « Ты! ».

Когда проверка роты закончена, КСМ снова встает перед строем:

– Всем, на кого мы указали, выйти из строя и построиться в шеренгу вон там, – он показывает на тротуар у себя за спиной.

У меня ссадины на кулаках и распухшая губа, поэтому я выполняю приказ. Весь мой отряд выстраивается позади команд-сержант-майора. К нам присоединяется бо́льшая часть второго отряда и приличные части третьего и четвертого.

– Всем, кто не был тогда в столовой, разойтись по местам службы. Вы свободны.

Примерно половина оставшихся в строю солдат роты Браво возвращается в казарму с облегчением на лицах.

– Значит, остальные были там, но не участвовали в предполагаемой стычке, – говорит КСМ. Потом поворачивается к нам. – А вы, раздолбаи, решили сразиться с половиной десантного взвода, да?

Мы ничего не отвечаем. Говорить без приказа во время построения – тяжкий проступок. Мы просто стоим и ожидаем своей участи.

– Итак, я сказал командирам десантников и батальона, что проведу расследование и назначу заслуженное наказание. Поэтому увольнение на выходные отменяется. Вас ожидают сверхурочные занятия и в субботу, и в воскресенье.

Он ждет, пока мы усвоим эту новость, а потом по его лицу расплывается мрачная улыбка:

– Мы займемся дополнительным обучением ближнему бою в спортзале. Вы отвратительно себя показали. А должны были размазать это стадо космических макак еще до того, как они вообще подошли к столовой.

Затем он оборачивается к другой части роты:

– И вы, ребята, тоже можете помахать своему увольнению на прощание. Нужно отдраить парк техники, и все вы только что вызвались помочь мастер-сержанту Блаузеру с этой работой.

На лицах оставшихся солдат самодовольство и спокойствие сменяются отчаянием.

– В следующий раз, когда ваши товарищи ввязываются в драку, вы мигом должны встать рядом и помочь, ясно? Если они не могут на вас положиться, когда их задирает кучка дуболомов, – не смогут и под вражеским огнем.

КСМ Грасиано разворачивается на каблуках, снова убирает руки за спину и качает головой:

– Все свободны. И не дай бог мне скоро придется сюда вернуться, поняли?

– Это было отпадно, – говорит Стрэттон, когда мы входим в здание. – Лучший разнос в моей жизни. У старого вояки котелок до сих пор варит.

– Это точно, – соглашаюсь я. – Я-то думал, нам совсем хана.

– Вы не слишком-то радуйтесь, – подключается Хансен, догоняя нас сзади. – Вы же знаете КСМ. Он притащит этих же десантников на сверхурочные занятия и заставит нас драться с ними один против двух.

– У нас лучшая работа во всем долбаном мире, – лыбится Стрэттон. – Баловаться с пушками, взрывать все подряд, драться с кем попало и получать за это деньги. Не нужна мне служба в космосе. Не могу поверить, что я хотел попасть на сраный флот .

К этому моменту слова «флот» и «Халли» уже слились у меня в голове. Прошлой ночью, когда я залечивал разбитую губу в спальне, мой планшет чирикнул, оповещая о новом сообщении, – пришла фотка, на которой она стоит в новеньком боевом нуль-«же» – комбинезоне, готовая приступать к летной подготовке. Комментария к картинке не было, да он был и не нужен. Она выглядела так, будто вот-вот лопнет от гордости, и от одного взгляда на экран мое сердце заболело сильнее, чем чертова губа. Если бы кто-то подошел ко мне в тот момент и предложил место во флотской школе, я согласился бы, не раздумывая.

Но никто этого не сделает, и я знаю, что буду бойцом ТА до конца срока. Мне нравятся мои приятели, и я постараюсь быть таким боевым товарищем, рядом с которым не страшно оказаться в переделке. Я даже готов встревать в драки, чтобы защитить честь своей новой семьи.

Но все же я сбежал бы на флот, не оглядываясь.

– Дело дрянь, друзья-приятели.

Сержант Фэллон входит в спальню уже в боевой броне, пока мы торопливо одеваемся. В коридоре все еще заливается боевая тревога, и красный свет потолочных ламп придает нашему командиру зловещий вид.

– Что стряслось, шеф? – спрашивает Хансен, и мы прекращаем свою шумную деятельность, чтобы услышать сержанта Фэллон.

– Иждивенцы бунтуют, – говорит она. – Один из кластеров в Детройте.

Царящее в комнате возбуждение резко сменяется тревогой. Как будто через открытую сержантом Фэллон дверь подул полярный ветер.

– Ну охренеть, – бормочет Хансен. Остальные негромко соглашаются.

Я уже видел бунт в кластере – точнее, не сам бунт, а его последствия. Когда мне было десять или одиннадцать, такое случилось в нашем КК – дьявольская рать оборванцев, отморозков, фанатиков и повстанцев-неудачников попыталась сжечь все государственные учреждения в округе. Правительство сделало то же, что и всегда, когда полиции не удается удержать народ в узде. Оно прислало армию – два полных батальона ТА с техникой и воздушной поддержкой. Даже с ошеломляющим техническим преимуществом пехоты бои продлились два дня. Мама не пускала меня в школу целую неделю, и это было классно, и все это время не давала мне выйти на улицу, что подпортило мою радость. Когда я наконец вышел из квартиры – всё уже три дня как закончилось – на каждом углу торчали бойцы ТА, а улицы еще не очистили от завалов и сгоревших машин.