Татьяна Виноградова - Дороги звёздных миров [антология]

«Разбойники опомнились! Бегут за мной. Что же мне делать, Достик?»

За первую неделю жизни новорожденные набрали вес под десять кило и походили на конус из пучка соломы: чуть больше метра в высоту и столько же в диаметре. На этом их рост прекратился, и как-то быстро сложилось мнение, что это и есть взрослые особи.

Перед людьми предстали безвредные медлительные существа, которые не убегали и не прятались — покорно терпели любые выходки садистов-экспериментаторов. Не жаловались, не кричали и не плакали. От электрического тока не вздрагивали, мирно растворялись в кислоте, горели синим пламенем и расчленялись на мелкие кусочки, сохраняя нечеловеческую выдержку и достоинство.

И это братья по разуму? Такие, значит, партнёры по контакту?

Обозреватели и блогеры соревновались в красочности описания своего разочарования.

Пришельца можно было сжечь или измельчить в кофемолке, но получить труп для выяснения разницы между живым и мёртвым не получалось. Тогда в угоду любознательности пришлось наступить на горло человечности.

Один из ведущих физиологов, которому довелось вскрывать живого инопланетянина, высказался предельно точно: «Если это наш потенциальный противник, то, боже мой, какие же мы звери!»

Результаты экспериментов мало напоминали отчёты успешных научных исследований: «выделенных органов не наблюдается», «микроструктура не выявлена», «контакт с окружающей средой не определён», «способ локомоции не ясен», «о механизме равновесия можно только догадываться»… Пришельцы оказались не по зубам и микробам: инертность в отношении микрофлоры и фауны поражала.

У химиков дела шли не лучше: интервенты выделяли заметное количество гелия с примесью аммиака и фтора. Кто-то даже воспрял духом: хоть что-то можно было положить в основу расчётов. Но как именно выделялась эта летучая смесь, никто не понял. В результате чего она выделялась, тоже оставалось загадкой. Привычная к оболваниванию простаков академическая наука прикрыла очередной провал магической фразой о продуктах метаболизма. О самом механизме обмена и что именно поступает на вход, скромно умалчивалось.

Разумеется, на общем безрадостном фоне не всё было одинаково уныло. К примеру, пришельцы неожиданно порадовали экзопсихологов. Как выяснилось, патриотизм зародышей у взрослой особи трансформировался в рабское преклонение перед человеком.

Перед одним человеком.

Каждый пришелец в первый день жизни выбрал хозяина, за которым следовал всегда и повсюду. Чаще всего, хозяином становился владелец здания, в углу которого рос кокон. Но в общем случае им мог стать кто угодно: от исследователя, проводившего дни и ночи рядом с растущим коконом, до разносчика пиццы, однажды заглянувшего в комнату с зародышем. Открылась новая особенность — избранники «награждались» привязанностью только одного пришельца.

Счастливые владельцы инопланетян вскоре впали в уныние, а потом и в отчаяние: от космического «приятеля» было невозможно избавиться. За хозяином он следовал с тупым упрямством, достойным зависти котов и собак, которые могут ломиться в запертую дверь час, два или даже весь вечер, но не сутки и не месяц!

Кроме того, инопланетяне воняли. Общество человека, за которым следовал пришелец, становилось ужасным испытанием. Как только не называли хозяева своих космических поклонников: приставалы, рвотики, тошнотики, зорин-зоманы… — и это только литературные эпитеты, которыми люди награждали интервентов.

Чтобы выделить пришельцев из банды живых существ, измучивших человечество назойливостью: мух, комаров, крыс, тараканов… — им дали звучное имя «приставуки». Не склонное к лишнему труду население сократило название до «ставуков». А потом даже не заметили, как из имени выпала буква «в». Так пришельцы стали «стауками».

Они не возражали.

Безропотность, с которой они принимали любые превратности судьбы, легла в основу притч и анекдотов. По всему миру возникали культы пришельцев. Люди пытались подражать странным братьям по разуму в равнодушии к превратностям судьбы.

Впрочем, разума, в привычном для человека понимании, у стауков так и не обнаружили. Не прекращались споры и о том, следует ли их считать живыми. Ведь до сих пор единственным признаком жизни стаука была локомоция. Выделение газов не принималось в зачёт, поскольку пришлось бы причислить к лику живых и сероводородные источники.

Сторонники наличия разума у пришельцев в качестве бесспорного, по их мнению, аргумента приводили опознавание и преследование хозяина. Стаук всегда знал, где находится его кумир, безошибочно выделял его из толпы и всегда старался держаться к нему поближе.

Максимальной дистанцией, на которой стаук «брал азимут», считались десять километров. На большем расстоянии пришелец замирал, не двигался несколько суток, а если хозяин не возвращался в радиус восприятия, чернел и рассыпался в пыль. Если же хозяин всё-таки успевал вернуться в десятикилометровую зону, то с какой бы стороны человек не «показывался на горизонте», стаук верно выбирал направление и двигался к цели со скоростью обычного пешехода.

Преграды помогали: даже лёгкая стена в полкирпича надёжно «прятала» хозяина от доставалы. С тем же результатом, разумеется: если в течение суток хозяин не выходил из «тени» препятствия, стаук погибал.

Помимо фантастической покладистости пришельцы демонстрировали фантастическую беспомощность. Посаженный в лёгкий фанерный ящик, стаук тупо стоял у стенки, обращённой к хозяину. Не пытался выбраться. Не проявлял признаков нетерпения. Просто стоял и всё. А если хозяин выходил из десятикилометровой зоны или прятался в доме, чернел и рассыпался в пыль.

Здравая мысль «что-то слишком много чёрной пыли» пришла в светлые головы одновременно. Мировая научная общественность вздрогнула и похолодела от нехороших предчувствий. А что, собственно, происходит с пылью после летального завершения эксперимента?

Пришельцев поначалу было так много, что никому не пришло в голову вести учёт и складирование отходов их самокремации.

Все, кто был в теме, сразу смекнули, что самое время испугаться…

3

Глаза сперва защипало, а потом резануло так, что Егору пришлось остановиться. Он опустился на колени, чувствуя влажные дорожки слёз на щеках.

— Легче, Достик. Легче! — прошептал он, пережидая боль.

Попробовал смотреть сквозь прищур и вновь зажмурился.

«Будто толчёным стеклом, — расстроился Егор. — Как я теперь пойду? А ведь не идти — бежать нужно»!

Двигаться в таком состоянии он не мог.

«…???» — отправил сигнал Достику. Ответ пришёл немедленно: цветные круги брызнули миллионом осколков и сложились в план местности — тёмно-коричневая пустошь, пунктирная линия, которой он шёл к заставам, сами заставы, отмеченные синими кружочками, и асфальтовая дорога с движущимися точками редких автомашин посреди каменной пустыни.