Сергей Синякин - Марсианская роза [сборник]

После второго прыжка Марсополис превратился в сияющий овал, в котором можно было выделить несколько отдельных огоньков. Сейчас он походил на синий черепаший панцирь, украшенный драгоценными камнями. Через весь небосклон протянулась длинная полоса, состоящая из миллиардов огоньков — зрелище Астероидного пояса было невероятно красивым, он выглядел так, словно в ювелирном магазине на черном бархате выложили бесценное колье, украшенное многочисленными и разными по размеру алмазами, рубинами, бериллами и изумрудами. Некоторое время я заворожено разглядывал звездное небо. Теперь я понимал, почему некоторых людей неудержимо тянет в космос!

У самой Земли двигатель захлебнулся и сдох. Мне сразу стало не до звездных красот. Созерцать их было некогда. Дальше предстояло двигаться пешком. Если кто-нибудь пробовал передвигаться во внешнем скафандре, он меня поймет. И поймет, каково было первым астронавтам, когда они высадились на Луну.

После второй мили я уже люто ненавидел китайца по имени Ли Сянь. После третьей мили я ненавидел всех, кто живет с ним под одним куполом, метеорит на них рухни! После четвертой мили я рухнул на песок, нимало не беспокоясь, как буду подниматься, хотя в тяжелом скафандре сделать это всегда очень и очень непросто. По груди и животу текли холодные струйки пота, а в мембранах шлема сипело и хлюпало так, словно я был астматик, от которого отказались врачи.

Перевернулся на спину и увидел, как надо мной, невидимое во тьме уже вплотную приблизившейся ночи, плывет нечто. Понять это можно было лишь по тому, что это нечто медленно закрывало звезды, двигаясь с востока на запад, оно пересекло Астероидный пояс, выделившись на его фоне отчетливым длинным извилистым телом, находящимся в постоянном движении. Это нечто напоминало живое существо, но я сразу подумал, что рассказывать об этом никому нельзя. Некоторые колонисты пробыли на Марсе по два-три года, и никто из них не видел ничего подобного. А теперь представьте: появляется марсианский чечако Вернон Густицки и начинает рассказывать, что при посещении купола, арендованного частной компанией, его пытались убить, что спасся он, бросившись в смертельно опасный зыбун, из которого выбрался только благодаря тому, что был выброшен из песка неведомым существом, а в довершении всего он видел летающего червя на фоне звезд? Что сделают с несчастным чечако? В лучшем случае наденут на него смирительную рубашку и станут старательно лечить от различного рода фобий, в худшем — первым же планетолетом отправят подальше от этих кошмаров. Не поверит ведь никто!

Идти по песку трудно, ужасно не хотелось вставать. Но я себе сказал: Вернон, малыш, представь, что сейчас над тобой отсчитывает секунды рефери. И я снова перевернулся на живот, подтянул ноги и, упираясь руками в жесткий наждак песка, встал. Нет, ребята, мы еще посмотрим, у кого свинг круче! Не хотел я этому китайцу проигрывать даже по очкам.

Последнюю милю я шел практически на ушах.

Сил не оставалось, поэтому, дойдя до освещенного участка, я снова упал, но, слава Богу, меня уже заметили. Так вот, когда с меня сняли скафандр, из него вылили полтора литра пота. Нехило, верно?

Немного придя в себя, я поспешил к капитану и доложил ему о произошедшем.

Пан Станислав почесал висок.

— Жуткие вещи рассказываешь, Вернон, — сказал он. — А что мы им предъявим? Ты же сам понимаешь, что для применения красного детектора нужны веские основания.

— Обломки мотонарт, — сказал я. — А потом они сами расколются. До детектора и дело не дойдет. У меня свой детектор есть, — я многозначительно глянул на свои кулаки.

— Я уже смотрел компьютерные сообщения о событиях, — сказал Држебецкий. — Так вот, после твоего вылета их купол никто не покидал. Кстати, и до тебя тоже. Приборы бы это зафиксировали. Электронику, друг Вернон, обмануть невозможно.

— Так что же получается? — вспылил я. — Я нарочно сжег свои мотонарты, потом рисковал, прыгая через пустыню в ночи, десять миль пер по пескам, обливаясь потом, и все это для того, чтобы рассказать вам криминальную сказку? Никто в меня не стрелял, никто мне взятку не предлагал, так, что ли?

— Не пыли, Вернон, — неожиданно мягко сказал капитан. — Ты здесь первый день и многого не понимаешь. Есть некоторые соображения, когда-то настанет необходимость поделиться ими с тобой, а пока отдохни, сходи в бар, пивка попей, восполни потерю жидкости в своем организме.

Нет, представляете? А если бы я ему о подземном спасителе рассказал, о червяке небесном, как бы тогда он отреагировал, если электронике доверял больше, чем человеку?

Не знай я его послужного списка, легко бы поверил, что капитан с компанией «Фан ЛТД» наладил взаимовыгодное сотрудничество. А может, так оно и было? Ведь не такие люди курвились, четыре года назад вице-президента САША за взятку посадили, а он был олицетворением демократических свобод и бескорыстного служения на благо народа, как, издеваясь, писали тогда газеты. А что? Капитан и компания здесь годами сидели, вполне могли договориться. А в результате — все в белом и верхом на верблюдах, один Вернон Густицки в дерьме!

Настроение у меня было поганым. Самое время челюсть кому-то сломать. Это я к тому, чтобы меня правильно поняли. Поведение человека во многом зависит от его настроения. Если бы мне в тот вечер солнышко улыбалось, быть может, и я бы подобрее к людям был.

А так — издергался я за день! И веру в людей стал терять. Сейчас мне казалось, что все против меня и никто не желает решительно действовать.

Об этом уже вся база гудела.

Как же, инспектора звездной полиции пытались подстрелить, сбили его мотонарты, и он шел пешком через пустыню. Я, блин, в свое время по Луне ножками потопал, знаю, каково это — бродить по лунной пыли. Думаю, по песку бродить не легче. Кто там в него стрелял, за что, мне было побоку, только вот понимать надо, что после такого случая и полицейские зашевелятся, и стукачи в оба уха слушать станут, да и рабочая братия сразу же раскололась — одни в политику не лезли, им надо было по контракту отработать, свое взять, а там хоть трава не расти, а другие даже обрадовались, что звездника умыли, — мол, не будет, падла, в чужие дела лезть!

А у меня к шести смена закончилась.

Не особо трудно сидеть в кабине и на кнопки нажимать. Все в твоей власти — можно процентное состояние кислорода поднять и похмельное состояние снять, а можно и кайф словить, увеличив процент закиси азота в воздухе. Конечно, начальство за это гоняет, но за всеми же не усмотришь. Лично я к таким мерам никогда не прибегал, разве уж совсем с бодуна ничего соображать не можешь. Добавишь кислорода, сахарок в мышцах горит, организм старается его восполнить, а в результате ты через некоторое время чист как стеклышко. И работа загибаться не заставляет. Помнится, был на Мангышлаке один прапор туркменский, он всех ненавидел, а потому к заключенным относился с повышенным неприятием, скотина скуластая. Вот он нам занятие придумал — не заскучаешь. Песок там метра на три просыхает, копай не копай — сухо, блин! Так вот он вытаскивал провинившегося, как ему казалось, зэка и заставлял его маленькой лопаткой яму копать. Как ее ни копай, через некоторое время с краев сухой песок сыпаться начинает и ямку, которую ты сделал, наполнять. Я таким образом два раза хребет гнул, а кроме барака усиленного режима ничего не получил. Мартышкин труд! Как ни суетись, а ямы все равно не получается. А тебя за плохую работу — в карцер. Обидно, блин, аж соплями исходишь. Только этот туркмен недолго жизни радовался и над людьми издевался, у меня срок маленький был, после освобождения я его в Туркенте и подловил. Они ведь только когда власть имеют, себя всесильными чувствуют. А я, блин, паранджу на базаре купил, в ней с ним и поговорил. Тридцать два зуба у него было, и все в хорошем состоянии. Да, было. Сколько у него их осталось, я не считал. Пусть ему дети мясо жуют, у них традиция такая — старших уважать.