Николай Владимиров - Девушка и звездолёт

— Вот оно! — гневно ударил себя по колену Глеб Георгиевич. — Всё меряете по себе, «я» да «я», вся ваше паршивое «ячество», да не менее паршивые импортные тряпки. Вам сколько лет, молодой человек? Тридцать девять? То-то и оно, что настоящий Советский Союз вы не застали. Нет в вас настоящего, советского чувства коллективизма. Всяк врозь норовит…

«Ну да, конечно, — усмехнулся Вадим. — Прожить жизнь в закрытой стране, скучая на партсобраниях и подсчитывая рубли до зарплаты. Милица Матье, великий египтолог, чьими книжками я зачитывался в школе, прекрасно знавшая древнеегипетский язык и письменность, так никогда и не увидела страны, изучению которой посвятила всю жизнь…».

Но, сказать такое вслух, значит, вызвать новую вспышку гнева. Посмотрев на прелестную «смуглую леди сонетов», Вадим осторожно спросил:

— Скажите, Глеб Георгиевич! А если бы вам предложили попробовать ещё раз?

— Как это, ещё раз? — кажется, старик по-настоящему удивился.

— Вы ненавидите современную разобщённую жизнь, ненавидите капитализм и капиталистов, — продолжал Вадим. Старик согласно кивнул. — А, между тем, именно капитализм даёт вам массу возможностей. Вы можете слетать к дочери в Японию, можете своими глазами увидеть Лондон и Париж. Можете купить остров, самолёт, основать Нобелевскую премию. А можете, собрав таких же единомышленников, основать новое социалистическое государство, в котором смогли бы жить и работать так, как вам нравится. Сообща…

«Другое дело, — подумал он про себя. — Что меня в подобное поселение и калачом не заманишь. Если только… — он улыбнулся, потому что это была тайна, которую знал только он. — Немногие согласились бы жить в тоталитарном государстве. Но многие были бы не прочь им управлять».

— Мировая закулиса… — начал Глеб Георгиевич.

Вадиму сделалось скучно. И пока старик долго и нудно рассказывал о ЦРУ и коварном плане Даллеса, целью которого было развратить прекрасную советскую молодёжь, отравив её музыкой, тряпками и иссушающим душу индивидуализмом, и о не менее коварном Борисе Ельцине, сыне кулака-спецпоселенца, злонамеренно скрывшем своё социальное происхождение, дабы вступив в Партию, развалить её изнутри, Вадим откровенно любовался очаровательной, смуглой Ниной.

— Скажите, Нина-госпожа! — начал он по-японски, не дожидаясь, пока старик закончит свою разоблачительную речь. — Не стану спрашивать, как вам понравилась Япония. Лучше скажите: не хотелось бы вам съездить ещё дальше? Увидеть иной мир под другими небесами?

— Под другими небесами… — слегка запинаясь переспросила «смуглая леди сонетов» [9] «смуглая леди сонетов» — таинственная возлюбленная Вильяма Шекспира, которой посвящены некоторые его произведения, и о которой никто не знает. Существует версия, согласно которой пьесы и сонеты Шекспира на самом деле написаны неким английским лордом. Титул и высокое положение не позволяли лорду открыто заниматься столь презренным делом, как сочинительство. «Смуглая леди сонетов» — его жена. . — Ой, простите, я так точно не могу.

— Я мог бы предложить вам и вашему дедушке, коль скоро ему так не нравятся нынешние порядки, поучаствовать в одной не совсем необычной авантюре, — объяснил Вадим. — Представьте, что далеко, невероятно далеко отсюда лежит огромная безлюдная страна, на земли которой практически не ступала нога человека. Правда, эту страну ещё следует сделать пригодной для жизни…

— Вадим, да вы сказочник, — рассмеялась Нина.

— Но всё-таки, — не сдавался Вадим. — Если бы вам предложили поехать в такую страну, на лежащие далеко отсюда ничейные земли, вы бы согласились?

— Даже не знаю, — Нина смешно наморщила лобик.

— Ещё чего! — вмешалась в разговор молчавшая до того Нелли Глебовна. — Никуда наша Ниночка не поедет. Знаем мы вас: задурите девушке голову всякими романтическими россказнями, а потом… Кстати, нам пора!

«Очень скоро вы вспомните о нашем разговоре, — подумал Вадим. — Только будет поздно. Сказать? Так ведь не поверите. К тому же это, мягко говоря, чревато…».

— Жаль! — только и ответил он.

— Гуди-им! Балде-ем!..

Громогласный вопль, разом вырвавшийся из полудюжины здоровых молодых глоток, далеко разнёсся в темнеющем воздухе. Несколько уток, устроившиеся на ночь в прибрежных камышах, возмущённо засвистев, поднялись в воздух, направляясь к противоположному берегу.

На берегу, посреди поросшей травой лужайки, выросла огромная, выше человеческого роста, куча хвороста. Бритоголовый громила плеснул из канистры, бросил зажжённую спичку. Вспыхнувшее пламя взметнулось чуть ли не до небес, осветив тёмные воды озера и огромные сосны, стоявшие вокруг молчаливой стеной. Откуда-то появились два широких полосатых тента, какие устанавливают на рынках продавцы. С тентами пришлось повозиться — в неумелых руках «золотой молодёжи» они то и дело заваливались на бок, раздуваясь уродливыми пузырями.

Установили мангалы — новенькие, блестящие, с острыми, словно кинжалы, завитыми спиралькой шампурами. На шампуры, вперемешку с томатами и зеленью нанизали мелко нарезанные кусочки мяса. Рядом, на раскладном столике появились колбаса и сыр. Были и налитые в пластиковые стаканчики вино и водка, пополам с непонятными снадобьями из пёстрых алюминиевых банок. Из распахнутых дверей «Лексуса» неслась музыка — рокочущая, яркая, огненная. Она не переставала звучать, когда компания ехала по шоссе, и когда выехала на берег, и когда таскала хворост, ставила тенты, зажигала мангалы… А как гремела она теперь, взлетая, вместе с тысячами искр, в тёмное звёздное небо.

И Марина — тихая, домашняя, скромная девочка, равно побаивавшаяся как маму, так и Ксению Александровну, невольно морщившаяся, когда в соцсети на страницах других девушек видела не вполне приличные слова, а по праздникам позволявшая себе разве что капельку шампанского, неожиданно поняла, что это — весело. По рукам пошли сигареты, пахшие совсем не табачным дымом — некурящая Марина вежливо отказалась. Зато кто-то — кажется, это была Лика, сунул ей в руку открытую пёструю банку. Из темноты появился Лёша — огромный, красивый, весёлый, чем-то нехорошо возбуждённый, с заблестевшими глазами — схватил за руку и увлёк за собой, в закружившийся вокруг костра хоровод.

На головах у девушек появились венки — пышные, зелёные, с яркими цветами, и свисающими чуть ли не до пояса гирляндами. Такой же венок после третьего или четвёртого круга обнаружила у себя на голове и Марина. Окружающий мир кружился и вертелся в бешеном, сумасшедшем ритме — девушки визжали, заглушая музыку, и Марина тоже кричала вместе со всеми что-то страстное, невразумительное…