Дарья Бобылёва - Неучтенная планета [litres]

И это была, если не обращать внимания на некоторую высокопарность, чистая правда – между больными сентелией морфами устанавливалась своеобразная телепатическая связь, и они неустанно искали в памяти друг друга самые болезненные воспоминания, чтобы получить порцию сильных эмоций. А самые сильные эмоции, как известно, – отрицательные. Для усиления эффекта морфы принимали облик существа или предмета, с которым эти воспоминания были связаны. Постоянные лихорадочные видоизменения, без необходимой фазы покоя, в итоге приводили к истощению и смерти.

– Они моментально нашли общий язык. Сидели друг напротив друга и бормотали, бормотали… Иногда я поливал их водой, чтобы разогнать, но потом они стали садиться там, где не достать. Айа, сами понимаете, форму менять не умеет, но она говорила. Говорила, как над морфенком издевались старшие, заставляли в наказание есть экскременты, и про половое насилие что-то, кажется, было, хотя не знаю, как это делают морфы, и делают ли вообще, может, я не так понял… И Айа его быстро замучила, морфенок спятил, он постоянно превращался в какого-то человеческого детеныша и называл Айю папочкой, нес какую-то чушь: «Папочка, не хочу уколы», «Папочка, я же все равно умру». Я вообще не знаю, в каких воспоминаниях он мог это откопать. Наверное, на нее произвела сильное впечатление какая-нибудь больница для детенышей…

– Позвольте узнать, как реагировала ваша гуманоидная составляющая?

– Бесилась, будто ей показывали главный ужас Вселенной. Рыдала, орала, ускорялась, кромсала обшивку крюком. Может, она свихнулась даже раньше морфенка. А потом они снова садились рядом. И снова бормотали. И я понимал, что скоро свихнусь я, и мы так и будем дрейфовать от системы к системе, втроем, совершенно сумасшедшие…

Корабль дожидался, пока Айа все-таки ляжет в саркофаг, и запирал ее там, подальше от морфенка. Как и все неокорабли, он умел очищать кровь своей гуманоидной составляющей от самой разной дряни, и после нескольких процедур Айа вроде бы перестала изводить морфенка – хоть корабль и не мог сказать наверняка, убрал ли заразу полностью. Но вылечить морфенка было нельзя, тот продолжал вовсю использовать черт знает откуда взятые воспоминания, и поведение сатанеющей Айи становилось все более и более неадекватным. При этом она, что самое странное, продолжала садиться рядом с морфенком и слушать его, и смотреть на постороннего человеческого детеныша, которого он изображал, – маленькую самку, – до тех пор, пока снова не впадала в тоскливое бешенство. Ее тянул к нему какой-то ненормальный интерес…

Лежа в саркофаге, в полумраке и почти полной неподвижности, Айа постепенно утвердилась в мысли, что рассудительный Селес, который столько всего знает, обязательно найдет способ ей помочь. И если бы он подождал ее, а не понесся сломя голову искать свой смысл жизни, то решил бы проблему в самом начале, и всего этого вообще бы не случилось. Но, конечно, помойки, железяки, древние каменные уродцы и прочий хлам, в котором он пытался найти ответ на вопрос, откуда же он, такой умный, взялся, были ему куда дороже, чем какая-то Айа… И постепенно надежда на Селеса тесно переплелась с желанием отомстить предателю, чтобы он тоже помучился.

– Я пытался ей объяснить, что никого он не предавал и вообще все вышло случайно, но она видела ситуацию по-своему… Она почти всерьез мечтала его убить. Хотя я, конечно, и подумать не мог, что все вот так закончится. Думал, ну, даст разок по морде…

– Позвольте отметить, что это характерно для дисгармонии неравного распределения зла. Ваша гуманоидная составляющая полагала, что ей зла досталось слишком много. Она желала поделиться им для восстановления равновесия. Приношу извинения, но не все узлы недовольства ясны. Возможно, это лишь первый слой. Диагноз должен ставить специалист.

– Тогда она хотя бы шла на контакт. Потом она перестала говорить со мной. И так, и в поле.

А потом Айа перестала спать. Она сидела и слушала морфенка, даже задавала ему вопросы. Маленькая девочка в ответ несла какую-то чушь, случайный набор слов – видимо, в воспоминаниях морфенок нашел не очень многое. Загнать Айю в саркофаг становилось все труднее. Затем она все-таки удостоила корабль своим вниманием – потребовала выкинуть морфенка в космос и заявила, что в противном случае ни капли энергии корабль не получит.

– Я и сам рад был его выкинуть! Я бы его еще и подтолкнул, чтобы он красиво крутился! Я его так возненавидел за это время, что мне бы тоже не повредил курс гармонизации, но я не мог. Не то что ради энергии – ради Айи…

– Этический барьер.

– Совесть, да. Какая глупость. Зачем мне вообще этот механизм самоограничения, я ведь не живу в социуме!

– Позвольте отметить, что…

– Да знаю я, знаю. Просто вспомнил и опять разозлился. Извините.

После долгих эмоциональных переговоров Айа выдвинула новые условия – корабль получит минимум энергии, достаточный для полета, но в обмен доставит ее туда, где находится Селес, и позволит «самой со всем разобраться». Утомленный корабль согласился, хотя прекрасно представлял себе, как именно она намерена со всем разбираться. Он был страшно голоден, ему было жаль Айю. Корабль надеялся, что потом ситуация как-нибудь сама разрешится или он что-нибудь придумает. Кроме того, Айа подкрепляла свои слова болезненными ударами крюком по обшивке.

В течение последних шиарийских суток сознание Айи помутилось окончательно. Корабль, экономя силы, задремал, а когда проснулся – увидел на полу в кабине пятна крови. Айа опять сидела в темном углу, напротив бормочущего свой бред про папочку морфенка, и кончиком крюка старательно вырезала у себя на руке одну и ту же фразу: «Я не умру». Корабль решил не задавать лишних вопросов. Ему стало не по себе. Он с трудом уговорил свою гуманоидную составляющую лечь в саркофаг и нырнул на изнанку за шиарийской яхтой, хотя обычно не рисковал падать на хвост таким быстрым и юрким кораблям.

И после того, как он снова рискнул, увязавшись за реонцами, и вышел в максимально близкой точке, и нашел планету, и Селеса нашел, хотя надо было, конечно, притвориться, что у него просто не получилось, но ведь он обещал, и, в конце концов, собственная гуманоидная составляющая была ему дороже чужой… После всего этого, перед самым приземлением Айа опять перекрыла подачу энергии, и кораблю под угрозой очень жесткой посадки пришлось еще раз пообещать не мешать ей. Он видел, что внизу много людей, но изменить траекторию уже не мог и понадеялся, что ему удастся удержать Айю внутри, а там все, опять же, как-нибудь разрешится…

Как показали дальнейшие события, проблемы сами собой все-таки не рассасываются.