Светлана Тулина - Стенд [СИ]

Гораздо опаснее сами зубы. И пустотелый, острый как бритва язычок, способный располосовать человека до костей, проткнуть броню или попросту прыснуть концентрированной кислотой метров на десять.

Впрочем, это все взрослых особей касается. А этот был маленький. Совсем еще кроха.

И ему давно уже надоело лежать в кармане сумки.

Выбраться было нетрудно, он затратил не больше пяти минут. Немногим больше заняла ориентация в окружающем сумку пространстве. Поскольку глаза у него еще открываться не умели, он воспользовался присущим всем сцинкам чувством, которое можно было бы сравнить со своеобразным компасом. Ксенобиологи называли его «Направленным поиском». И главным тут было правильно выделить объект этого самого поиска.

Но тут маленькому и неопытному сцинку опять повезло — в пределах досягаемости находилось не так уж и много возможных объектов. А подходящими и уже запомнившимися характеристиками обладал из них лишь один.

Ксенобиологи расходятся в оценке эмоциональной шкалы сцинков. Некоторые вообще утверждают, что они не способны испытывать что-либо, напоминающее эмоции. Другие же полагают, что способность таковая у сцинков имеется, но вот эмоции их существенно отличаются от привычных человеку. Если исходить из первой теории, то ползти вверх по свесившемуся с кровати одеялу сцинка подвигло не что иное, как безусловный рефлекс и реакция на тепловой раздражитель. Если же отдавать предпочтение оппонентам, то нельзя исключить вероятности, что юный прикроватный альпинист был в тот момент обуреваем чем-то, отдаленно напоминающим радость и предвкушение.

Кровать была высокой, а на одеяле имелись складки, что не облегчало подъема. Дважды сцинк срывался. Один раз — на пол, второй — в пододеяльник, где чуть не запутался. Но выбрался и продолжил утомительное восхождение. И в конце концов добрался до перевала.

Потом он долго отдыхал, привалившись мягкими еще пока гранями крылышек к высунувшейся из-под одеяла руке, прежде чем начать почти такое же утомительное восхождение на подушку. Добравшись до вожделенной цели, он ткнулся пару раз мордочкой в теплую кожу, примериваясь, и слегка кольнул острым, как иголочка, языком.

Вернее, это он хотел — слегка, но не удержал равновесия и щеку проколол почти насквозь…

Зашипев, Жанка села на кровати, прижала к щеке ладонь. Полизала изнутри прокол, успокаивая боль, слизнула с ладони кровь. Сцинк позвякивал виновато, тыкался носом в коленку, трогал кожу языком, но уже осторожно, чуть-чуть.

Жанка проглотила вертевшиеся на языке не слишком приличные выражения, которыми собиралась приветствовать столь бесцеремонное пробуждение, погладила остроносую переливчатую головку, подняла к лицу, потерлась носом о нос. Сцинк радостно звякнул и открыл глаза.

Они были золотистыми. И очень большими.

Жанка перестала дышать.

Какое-то время она таращилась в эти золотистые шарики, словно парализованная змеей крольчиха. Потом осторожно (очень осторожно!!!) отвела ладонь от лица. Сглотнула.

Все равно — близко. Слишком близко. Взрослые могут плюнуть метров на пять спокойно, значит, этот метра на два тоже достанет. Говорят, сцинка очень трудно разозлить или испугать. Может, и не врут. Да вот только…

— Ладно, допустим, — сказала она и заметила, что голос ее звучит не слишком-то уверенно. Кашлянула, попыталась продолжить более твердым тоном. — Давай рассуждать спокойно. Я, конечно, не являюсь твоей хозяйкой. И ты это знаешь. Должен знать, вас же еще до рождения программируют. Но ты также должен знать, что я тебя не крала. Знаешь? Надеюсь, что знаешь… Ты скорее всего украшение, слишком уж ласковый. Раз я тебя не крала — я, стало быть, хорошая, так? Так. И я тебя обязательно отдам… при первой же встрече. Вы же эмпаты, ты должен чувствовать, что я не вру. Даже если ты телохранитель… Ладно, пусть. Я ничего плохого твоей хозяйке не сделала, так? Так… И не сделаю. Правда-правда! Мы даже подругами были… насколько это вообще возможно. Я плохо помню, но что-то там было по поводу временной опеки друзей подопечного при отсутствии самого подопечного. Будем надеяться, что ты у нас парень правильный, обученный то есть. А я — друг. Слышишь? Ладно, будем надеяться, что не только слышишь.

Сцинк звякнул жалобно, ткнулся носом в ладонь. Жанка сглотнула пару раз — горло почему-то сразу пересохло. Осторожно погладила пальцем маленькую мордашку точно между золотыми глазами.

Говорят — от яда сцинка нет ни защиты, ни противоядия. Врут. Наверное.

Сцинк обрадовался, зазвенел увереннее, потрогал ее палец острым кончиком языка — самую малость потрогал, осторожненько, не уколол даже. Не злой он был, просто маленький и неумелый. И ласковый. Наверное — действительно украшение, и нечего было так паниковать.

Скрипнула дверь.

— Проснулась? Вот и хорошо. Есть хочешь?

Жанка подумала. Покачала головой.

— Ты узнала насчет корабля?

Вошедшая казалась совсем девчонкой. Старше Жанки, конечно, но не намного. Только вот глаза… И тонкие пальцы любительницы отшибать себе память при помощи сладкой дряни с запахом мятного шоколада. Жанка не помнила, как ее зовут, — она не слишком-то хорошо соображала вчера, словно в тумане плавала. Кажется, поначалу ей пытались что-то объяснить, но она была слишком занята сперва ванной, потом — едой, а когда начались песни, просто и тривиально заснула, так и не успев толком ничего понять.

— Узнала. Вот… — Вошедшая протянула Жанке узкую пластинку распечатки.

Жанка взяла, еще не понимая. Взглянула на голограмму. Прочитала текст. Со свистом втянула воздух сквозь зубы.

— Послушай, у меня же просто нет таких денег! И ничего настолько ценного… — Она вдруг запнулась. Потому что поняла, что сказала неправду. Ценность у нее была. И ценность немалая.

Сцинк.

Если окажется, что он все-таки украшение… Или того лучше — производитель. С телохранителями сложнее, их генетически программируют на принадлежность одному человеку, в крайнем случае — семье, но ведь могут же программу эту и подчистить, было бы желание и время…

И еще она поняла, что сцинка не отдаст.

— И не надо. Считай это подарком от нашего... хм, клуба.

Странно, но этой отшибистке действительно ничего не надо было взамен. Жанка это почувствовала сразу, как только перестала судорожно придумывать способы оставить у себя и билет, и сцинка.

— Не понимаю…

— И не надо. Просто вчера была пятница. А по пятницам я бываю немного не в себе. Видишь ли, однажды я умерла, и было это как раз в пятницу.

Талгол. Большая Арена Деринга. Стась.

Бэт захлопнул дверь, отсекая многочисленных любопытствующих и стадионный шум. Лицо его было застывшим и непроницаемым, руки глубоко засунуты в карманы узких черных брюк. Взгляд прищуренных глаз, тяжелый и неотрывный, давил почти физически. Дверь он захлопнул резким пинком плеча, так, что задрожала узкая кушетка и у Стась лязгнули зубы.