Наталья О'Шей - Хроники Люциферазы. Три корабля [litres]

– Это значит что у меня все получилосьполучится это значит что и для человека шаг назад намного больше чем на Старой Земле это значит что я сама могу шагнуть во времени и пространстве такого еще не удавалось ни одной нойте да это идеальный полигон Люцифераза идеальный полигон, но без драконов ничего не получилось неполучится мне надо идти мне необходимо срочно идти мне надо их найти мне нужен контакт у нас же все получится получилосьполигон-дракон дракон-полигон!..

– Да приведите себя в порядок, заканчивайте представление, черт вас возьми! – рявкнул я. – Я не был никогда знаком ни с одной нойтой, но не думаю, что в ваш отряд берут истеричек. Припадки вам вовсе не к лицу! Не такого советника Нансена я знал, когда мы стартовали со Старой Земли, и нынешняя ваша ипостась не сказать чтобы сильно радовала и вызывала доверие. Гисли, соберитесь уже. Я скажу вам, что у нас действительно получится, если вы и правда хорошая нойта. А вы – хорошая, и даже, возможно, превосходная, судя по тому, что мы тут видим. Вы являетесь нам тут из будущего уже два месяца, вы спасаетесь с Ночной стороны глубоко нетрадиционным способом, вы не плавитесь и не распадаетесь на молекулы в чреве дракона. У меня есть к вам предложение, как доказать Особому Отделу, что вы самая лучшая нойта, лучшая из всех, кого когда-либо этот отдел видел. Более того, это приказ начальника экспедиции.

Вы вернетесь с драконами в момент испытания сэра Росса и вытащите его. Живым.

Гисли один раз хлопнул глазами на манер своих друзей-драконов, схватил фуражку, оперативно закрутил косу вокруг головы, фуражку натянул, вытянулся по стойке смирно, тихо сказал: «Разрешите выполнять?» – и по моей команде четким шагом отправился прочь из каюты и вниз по трапу. Обе его тени тоже чеканили шаг.

Господи, что я натворил? Пожалуйста, не позволь мне надеяться.

Вышеприведенный отрывок представляется исключительно важным, поскольку дальнейшие фрагменты бэклога командора Шеклтона более не содержат столь продолжительных диалогов и скорее являют собой описания отдельных фрагментов задуманного им и советником Нан-сеном невозможно смелого эксперимента. Мотивация Шеклтона – вернуть адмирала Росса – вполне понятна, но все еще вызывает сомнения причина, по которой советник Нансен пошел на сотрудничество в этом плане. У нойты такого ранга были все полномочия для того, чтобы продолжать работу по прямому контакту с «драконами» на Люциферазе и даже, при необходимости, напрямую выполнять указания Особого Отдела, не отчитываясь в том начальнику экспедиции (которым на данным момент стал Шекл-тон). Однако следующие разрозненные фрагменты бэклога командора, которые нам удалось расшифровать, убеждают нас в том, что советник Нансен определился для себя с тем, что для него истинно важно на этой планете.

NB – Поскольку советник и в экспедиции, и в данном исследовании впервые появляется в мужском гендере, мы решили и в дальнейшем описании использовать лингвистически в его отношении мужской род. (Прим. Ноэль О’Шей.)

Советник Нансен стал подозрительно тих и послушенСоветник Нансен стала подозрительно тиха и послушна. Ходит к драконам строго по расписанию, докладывается об успехах – сегодня удалось переместиться на две лиги к северу с подъемом вверх на девять локтей, вчера в скалах у обрыва получилось отшагнуть на три дня назад и чудом умудриться не столкнуться с Тедди, который именно в тот момент, как оказалось, высматривал там металлозайцев (хотя говорил, что пошел к воронам инспектировать их успехи виноделия!), а послезавтра (!) случилсягрядет невиданный успех – при помощи коллективной свертки целых трех драконов советник наконец связал в единственно правильном порядке всю необходимую пряжу пространства-времени и продвинулся на сотню метров вперед и на два дня назад. В действительности это означало то, что зеленоватый от усталости, но очень довольный собой Нансен материализовался в адмиральской каюте прямо у меня перед носом в восемь вечера. Мы с Колумбом как раз открыли бутылочку ГленНаГелта восемнадцатилетней выдержки, и очень хорошо, что открыли, потому что такое зрелище на трезвую голову переварить было бы сложновато. Одно дело свертки, которые я уже наблюдал вне пределов лагеря; думал, что даже стал привыкать к дымящемуся, стеклянному скольжению воздуха и поверхностей внутри воронки. А тут в мини-смерч неожиданно скрутился не только воздух внутри каюты, но и замечательная дубовая столешница, и пепельница на ней (я успел выхватить Колумба), и из него на ковер перед моим креслом вывалился Нансен – коса растрепана, лихорадочный румянец на щеках, глаза плотно закрыты. Довольно быстро пришел в себя, поднялся, отряхнулся, отчитался по всей форме.

Честно сказать, я вышел из себя. Идиот, орал я. Как вы посмели! А если бы вы промахнулись на полметра и оказались в том же месте, где сейчас нахожусь я, и нас перемешало бы в собственных телах, вы же мне сами говорили об этом! Что за девчоночьимальчишеские выходки, ругался я. И кто вообще вам разрешил врываться в каюту адмирала, когда я тут сижу наедине с Колумбом?! Советник все это слушал, стоя по стойке смирно (хотя казалось, что он одновременно возводит очи горе и ковыряет носком пол), а потом сказал:

– Прощу прощения, командор, в будущем обещаю быть еще более точен в расчетах. А теперь можете поздравить меня с очередным успешным шагом эксперимента.

Как в душу плюнул, право.

Очень доволен тем, как продвигается работа Нансена, но на душе странный раздрай. С одной стороны, мы уже как-то привыкли к отсутствию старого адмирала, оплакали его, что ли. С другой, надежда настолько мучительно прекрасна, что невозможно не держаться за нее. А еще с того момента, как мы начали прицельные эксперименты по возвращению советника в место-время испытания сэра Росса (я специально не говорю «по спасению»), мне снятся странные сны. В них нет самоцветных пиков Верхнего Мира, нет обледеневшего лица моего командира, даже Звездной Матери в них нет. В них я то ли плыву, то ли шагаю, то ли вообще двигаюсь на манер боевого танца в густой теплой тьме, за которой на грани восприятия чувствуется низкий, очень низкий барабанный бой и какие-то едва заметные переливы. Из тьмы проступает КТО-ТО. У этого КОГО-ТО круглые, как у совы, ярко-золотые глаза, которые смотрят отчаянно, как будто этому существу одновременно нестерпимо больно и невероятно хорошо. Иногда я замечаю вокруг глаз и невидного во тьме лица что-то наподобие широкого гребня или гривы – всполохи пурпурных, карминных, кровавых, гранатовых, виноградных чешуек колышутся во тьме, будто невесомые. Моя левая тень, мой лоа дергается вперед, к глазам и гриве, и тут я каждый раз просыпаюсь. Эти предрассветные сны меня сильно изматывают, и я все хочу поговорить о них с Мастером.