Фрэнк Херберт - Дюна [обновлённый перевод от 2019 года] [litres]

– Почему ты никогда в полной мере не использовал на благо герцога мои способности? – спросила она. – Опасаешься конкурента?

Он яростно глядел на нее, старые глаза горели гневом.

– Не думайте, что мне ничего не известно о вас… Дочерях Гессера… – Хмурясь, он умолк.

– Не стесняйся, говори, что хотел сказать: о ведьмах-гессеритках.

– Я знаю кое-что об основах вашей подготовки, – произнес он, – видел, как она прет из Пола. Меня не обманешь этой ложью для простаков: «Мы – Дочери Гессера, мы существуем лишь для того, чтобы служить!»

«Шок должен быть жестоким, он уже почти созрел для удара», – подумала она.

– Ты с уважением слушаешь меня на совете, – сказала Джессика, – но редко интересуешься моим мнением. Почему?

– Я не верю в цели Бинэ Гессерит, – сказал он. – Вам-то может казаться, что вы видите человека насквозь, что можете заставить его сделать именно то, что вы…

– Сафир, ты – бедный глупец! – яростно перебила его Джессика.

Нахмурившись, он откинулся в кресле.

– Какие бы слухи о наших школах до тебя не доходили, – сказала она, – правда гораздо сильнее. Если бы я захотела погубить герцога… или тебя… да кого угодно, ты не смог бы помешать мне.

Она подумала: «Почему я позволяю, чтобы гордость моя произносила эти слова? Не этому учили меня. И не так можно потрясти его».

Хават запустил руку в карман, прикоснулся к крошечному пистолету с отравленными иглами. «На ней нет щита, – подумал он, – а если она просто блефует? Сейчас я мог бы с легкостью убить ее… но, ах-х, каковы будут последствия, если я ошибаюсь…»

Джессика заметила, как его рука опустилась в карман, и проговорила:

– Давай поклянемся, что не применим насилие друг против друга.

– Достойная клятва, – согласился он.

– Пока эта хворь еще разделяет нас, – сказала она, – вновь прошу тебя, подумай, не разумнее ли считать, что Харконнены внушили нам эти подозрения, чтобы восстановить нас обоих друг против друга?

– Похоже, вновь пат, – объявил он.

Она вздохнула, подумав: «Он уже почти готов для удара».

– Герцог и я словно отец и мать для наших людей, – сказала она. – Положение…

– Он ведь не женился на вас, – спокойно возразил Хават.

Она заставила себя успокоиться, подумав: «Что же – это неплохой выпад».

– Но он не женится ни на ком другом, – ответила Джессика. – Пока я жива. И, как я сказала, мы словно отец и мать… Но чтобы разрушить это естественное положение, возмутить его, разорвать, смешать… Ну да… кого Харконненам выгоднее наметить своей целью?

Он уже чувствовал, куда она метит, и брови его угрожающе сдвинулись.

– Самого герцога? – спросила она. – Привлекательная цель, конечно. Но кого еще, кроме, может быть, Пола, охраняют лучше? Меня? Соблазнительно, но они знают, что Дочерь Гессера – плохая мишень. Есть еще лучшая цель – человек, чьи служебные обязанности сливаются в громадное слепое пятно. Человек, для которого подозревать столь же естественно, как и дышать. Чья жизнь складывается из намеков и тайн. – Она резко ткнула в него пальцем. – Это ты, Хават!

Ментат вскочил на ноги.

– Я не отпускала тебя, Сафир! – вскричала она.

Старый ментат почти рухнул в кресло, столь быстро повиновались его мускулы. Она сухо улыбнулась.

– Ну вот, теперь ты кое-что узнал на деле о нашей подготовке, – добавила Джессика.

Хават сухо сглотнул. Она повелевала им, как королева. Властному приказу, ее тону и манере он не мог не подчиниться. Само тело его повиновалось ее словам быстрее, чем он успел осознать. И ничто не могло бы воспрепятствовать повиновению: ни логика, ни ярость, ни гнев… ничто. Чтобы сделать такое, она должна была глубоко, насквозь видеть его… о такой глубине контроля он не мог прежде даже помыслить.

– Я только что говорила тебе, что мы должны понимать друг друга, – сказала она. – Но я имела в виду, что ты должен понять меня… Я давно поняла тебя. И теперь говорю: лишь твоя преданность герцогу сможет уберечь тебя от меня.

Не отводя от нее глаз, он облизнул губы.

– Если бы я хотела жить с марионеткой, герцог женился бы на мне, – сказала она, – и даже думал бы, что сделал это по собственной воле.

Хават нагнул голову, глядя исподлобья сквозь редкие ресницы. Только крайнее усилие воли не позволяло ему теперь крикнуть охрану. Усилие воли… и неуверенность. Даже кожа его не забыла эту покорность. В тот миг она могла бы извлечь оружие и спокойно убить его.

«Неужели у каждого человека есть такое слепое пятно? – думал он. – Неужели каждого из нас можно заставить что-то сделать без осознания самого поступка? – Мысль эта потрясла его. – Кто же может остановить личность, обладающую такой силой?»

– Теперь ты увидел каменный кулак в мягкой перчатке Бинэ Гессерит, – сказала она, – немногие остаются в живых после этого. Такая штука для нас несложна. Со всем моим арсеналом ты не знаком, учти.

– Почему же вы не обратите всей этой силы против врагов герцога? – спросил он.

– Как? И против кого? – возразила она. – Надо ли делать из герцога слабака, не способного действовать без моей помощи?

– Но с такой силой…

– Сила – это обоюдоострый меч, Сафир, – сказала она. – Ты сейчас думаешь: как ей просто заставить свое живое орудие смертельно ранить врага! Истинно, Сафир. Даже тебя. Но чего я добьюсь? Если бы мы, Дочери Гессера, делали такое, что подумали бы о нас? Мы не хотим этого, Сафир. Мы не хотим погубить себя сами. – Она кивнула. – Мы действительно существуем только для того, чтобы служить.

– Мне нечего ответить, – произнес он. – Вы знаете, мне нечего ответить.

– И ты не скажешь никому о том, что произошло между нами, – произнесла она. – Я ведь знаю тебя, Сафир.

– Миледи… – Старик вновь попытался сглотнуть пересохшим горлом.

Он думал: «Да, силы ее велики. Но тем более грозным оружием станет она в руках Харконненов».

– Герцога могут погубить не только враги, но и друзья, – сказала она. – Я надеюсь, теперь ты продумаешь свои подозрения и поймешь, что для них нет причины.

– Если это можно будет доказать, – сказал он.

– Если, – фыркнула она.

– Если, – сухо повторил он.

– Ты слишком упрям, – проговорила она.

– Осторожен, – произнес он, – к тому же я всегда учитываю возможность ошибки.

– Тогда я задам тебе еще один вопрос: если ты стоишь перед другим человеком, связанный и беспомощный, – в руках у него нож, приставленный к твоему горлу, но он тебя не убивает, наоборот, развязывает путы и дает нож тебе в руки…

Она поднялась, повернулась к нему спиной и сказала:

– А теперь можешь идти, Сафир.

Старый ментат поднялся, рука его нерешительно поползла в карман к смертоносному оружию. Он вспомнил арену, давнюю корриду отца герцога (все-таки он был храбр, какими бы ни были его промахи). Свирепый черный зверь замер в смятении с опущенной головой. Старый герцог спиной повернулся к рогам, плащ с капюшоном небрежно переброшен через руку, рев одобрения на трибунах.