Чайна Мьевилль - Посольский город [litres]

Владелец «Галстука» и его клиенты любезно не обращали внимания на Хозяев, пока те перешептывались между собой. Кораллы их глаз тянулись к нам, растопырив отростки, и осматривали нас, а мы смотрели на них. Официанты и посетители привычно скользили мимо них. Разглядывая нас, Хозяева негромко о чем-то переговаривались.

– Говорит, что ищет того, кто балансировал с металлом, – обычно переводил кто-нибудь. – Это ты, Бернхам. Встань, парень! Пусть тебя узнают.

– Говорят о твоей одежде, Саша.

– Вон тот говорит, что я полезнее тебя – он меня все время произносит.

– Я не это имел в виду, ты, нахал… – И так далее. Иногда, когда меня обступали Хозяева, мне приходилось гнать внезапно нахлынувшие воспоминания о себе-девочке в том ресторане.

Частых визитеров было легко распознать по расположению глаз-кораллов, по пятнам на спинном крыле. В порыве озорства мы окрестили их согласно этим особенностям: Коренастый, Круассан, Пятерка. Похоже, что и они нас тоже легко различали.

Мы узнали, у кого какие сравнения были любимыми. Так, меня регулярно произносил один высокий Хозяин с ярким черно-красным спинным плавником, так похожим на юбку для фламенко, что мы прозвали его Испанской Танцовщицей.

– Он делает такую замечательную штуку, – сказал мне Хассер. Он знал, что я почти ничего не понимала. – Когда говорит о тебе. – Я видела, что он подыскивает слова, чтобы передать нюансы. – «Когда мы говорим о говорении, – говорит он, – большинство из нас как та девочка, которая съела то, что ей дали. Но с ней мы можем выбирать, что мы говорим». Он просто виртуоз. – Видя выражение моего лица, он пожал плечами и хотел оставить эту тему, но я заставила его объяснить.

В основном мое сравнение использовали, когда хотели сказать, что приходится обходиться тем, что есть. Испанская Танцовщица и его друзья каким-то странным риторическим вывертом, переносом ударения с одного слога на другой умудрялись передать мною потенциальную перемену. В этом был особый шик, от которого Хозяева приходили в экстаз. Я не знала, всегда ли они были так заворожены Языком или их одержимость стала результатом взаимодействия с послами и нами, странными безъЯзыкими существами.

Скайлу всегда хотелось в подробностях знать, как было дело, кто и что говорил, кто из Хозяев присутствовал.

– Так не честно, – говорила я ему. – Пойти туда со мной ты не соглашаешься, а потом злишься, если я не могу повторить всю эту скучную дребедень, которую там говорили.

– Мне там не обрадуются, ты это знаешь. – Это была правда. – А ты зачем ходишь, если там так скучно?

Это тоже был резонный вопрос. Восторг, с которым другие сравнения встречали каждый визит Хозяев, и глубина их бесед, точнее, ее отсутствие, когда Хозяев не было, каждый раз сильно меня раздражали. И все же меня не оставляло ощущение, что именно там может случиться нечто очень важное.

Один Хозяин часто сопровождал Испанскую Танцовщицу. Он был коренастее прочих, с узловатыми ногами, с провисшим брюхом, свидетельствами приближающейся старости. По какой-то забытой мной причине мы звали его Улей.

– Я видела его раньше, – сказала Шанита. Он говорил беспрерывно, а мы слушали, но его речь казалась составленной из неоконченных предложений. Мы ничего не понимали. И тут я вспомнила, где видела его раньше: во время моего самого первого визита в город. Он участвовал тогда в Фестивале Лжецов. Это ему лучше всех удалось неправильно описать целевой объект. Он назвал не тот цвет.

– Это лжец, – сказала я. И щелкнула пальцами. – Я тоже его видела.

– Хм, – сказал Валдик. Вид у него был недоверчивый. – А что он говорит сейчас? – Улей ходил кругами, рассматривая нас, скреб своим дающим плавником воздух.

– «Вот так, вот так», – переводил Хассер. Он тряхнул головой, ничего, мол, не понимаю. – «Похожи, они, сходные, разные, не одинаковые, одинаковые».

«Галстук» был не единственным местом, где мы собирались, но чаще всего это происходило именно там. Время от времени мы назначали собрание в каком-нибудь ресторане недалеко от торговых кварталов или на открытых скамьях другого заведения вблизи канала, но такие выходы всегда планировались заранее, да и то скорее из чувства приличия и нежелания прослыть закоснелыми консерваторами. Однако именно «Галстук» был тем самым местом, где привыкли искать нас жаждавшие встречи Хозяева, а поскольку мы не меньше их жаждали быть найденными, то это место и стало главным для нас.

Сравнения считали себя чем-то вроде дискуссионного клуба, где инакомыслие было допустимо, но лишь до определенной степени. Один раз некий молодой человек пытался вовлечь нас в полемику, которая от пропаганды независимости перешла к прямому подстрекательству к мятежу и нападкам на служителей, так что мне пришлось вмешаться, чтобы его не побили.

Я отвела его в сторону.

– Уходи, – сказала я ему. Столпившиеся сравнения осыпали его колкостями, кричали ему, чтобы он вернулся и попробовал еще что-нибудь сказать против послов.

Он сказал:

– А я-то думал, что они радикалы. – Вид у него был до того потерянный, что мне даже захотелось обнять его, чтобы утешить.

– Эти-то? Ну, это смотря у кого спрашивать, – сказала я. – Да, с точки зрения Бремена они предатели. Но служителям они преданы больше, чем те сами.

Политика плебисцита в Послограде была абсурдом. Ведь никто, кроме послов, не мог говорить с Хозяевами! А что до завсегдатаев «Галстука», то, даже если не принимать во внимание неизбежный коллапс Послограда в случае исчезновения послов, кто еще, кроме них, стал бы произносить этих мужчин и женщин, так гордившихся своей ролью сравнений?

Ариекаи игнорировали любые попытки войти с ними в контакт. В те часы изоляции я не раз подумывала позвонить КелВин или Скайлу и потребовать информации: из всех моих знакомых именно они должны были хоть что-нибудь знать. И останавливала меня не возникшая между нами вражда, а убежденность в том, что ни упреками, ни угрозами из них ничего не вытащишь.

В Послограде стояла весна, и холодная погода располагала к безделью. С верхних этажей посольства я наблюдала крыши хозяйского города, их зверокорабли и моргающие постройки. Что-то менялось. Цвет или его отсутствие, движение, паралич.

Корвид поднялся с взлетной площадки посольства, прочертил небо в направлении городского воздушного пространства, повертелся в нем, медля то тут то там в поисках места для посадки; ничего не нашел, вернулся. Бывшие на его борту послы наверняка посылали сообщения вниз, к домам-телам, над которыми они пролетали, но безрезультатно.

Наверное, многие послоградцы еще не знали, что что-то пошло не так. Официальная пресса демонстрировала лояльность или непрофессионализм. Но на той вечеринке было много приглашенных, и слухи расползались.