Пётр Курков - Третий меморандум. Тетрадь первая. Первоград [litres]

Танец уже подходил к концу, когда Казаков, с размаху саданув кулаком по мирному магнитофону, встал, покачиваясь, подошел к Вике с Крапивкой и рванул Леонида за плечо. Наступила тишина, магнитофон что-то мурлыкал очень тихо. Картинно выпятив губу, координатор нависал над шефом корчевщиков, прожигая того насквозь синими брызгами. «Мальчики, не надо!» – ойкнула Вика. Казаков тщетно пытался расстегнуть непослушными пальцами кобуру. Сквозь толпу оцепенелых продрались Крайновский с Маркеловым и встали сзади. Голубев скрестил руки на груди и взирал.

Первым избавился от наваждения немой сцены Валерьян. Быстро подойдя к Александру, он полуобнял его за талию, крепко прижимая руки к туловищу. Несколько секунд они стояли в этом объятии, молча напрягая мускулы, потом Казаков медленно расслабился. Кивнув прочим, Валерьян повел обмякшего координатора к выходу, нашептывая на ухо что-то успокоительное. Хлопнула дверь.

На следующий день после обеда вся колония высыпала провожать Валерьяна. Координатор толкнул очередную, но короткую речь. Был он деловит, энергичен и как-то приподнято-грустен. Первая партия отъезжантов, закончив погрузку, уже расселась по машинам. Валерьян, спрыгнув с грузовика, почти подбежал к Александру, стоявшему среди консулов и чуть впереди толпы.

Они без слов обнялись. Так же молча Валерьян пожал руки консулам, подошел к Голубеву. Они обменялись парой коротких фраз, и Андрей не оглядываясь отошел. К Валерьяну пробрался Жуков. Он был серьезен.

– О чем вы?

– Попросил прощения за сорванный парад. Не дал блеснуть. – Валера улыбнулся. – Будь, Серега!

И тут подошла Вика. Они стояли рядом, смертельно близко, связанные какой-то общей тайной. Казаков, насупившись, отвернулся. Вика наискось скользнула ладонью по виску и странно улыбнулась. Валерьян, вздохнув, поцеловал ей руку и зашагал к грузовику, где в кабине, рядом с водителем, дожидалась маленькая геодезисточка.

Белый кролик с пуговичными красными глазами, возбужденно тряся ушами, уплетал некое сизоватое месиво. Кролик состоял на должности государственного отведывателя блюд: каждая новая порода рыб, выловленная рыбаками, и каждый с виду съедобный плод, обнаруженный охотниками, сперва подвергались химическому обследованию на предмет поиска алкалоидов, а затем шли в пищу героическому кролику. Если анализы ничего не показывали, а кролик две недели не подыхал, очередной дар природы разнообразил меню колонистов.

Казаков просунул руку в клетку, почесал кролика за ухом, мягким и теплым. Кролик, отвлеченный от государственного дела, недовольно задергал усами.

– …Нет у нее авторитета! – Вика говорила, глядя куда-то в сторону. – Такая же девчонка, как и все там. Не слушаются ее, едят, наверное, что попало! Три случая синюшного насморка за две недели, а она и шприц-то толком не вколет.

– Мне все это вчера уже рассказывал Родион. – Казаков уселся на стол, за которым пристроилась Вика. Та слегка отстранилась.

– Завтра с холмов приходит машина, Родион поедет и разберется.

– Мы с Родькой вчера посовещались, – медленно начала Вика, – и… думаем, ехать надо мне. – Она встала, подошла к полке с какими-то склянками, оказавшись спиной к Казакову. – Я все же лечащая, Родька больше теоретик.

– Был два месяца назад, – машинально отреагировал Казаков на последнюю фразу. – И я не понимаю…

– Ну, так надо. Так лучше. Потом, ты же сам сказал: Валерьян просил, чтобы приехала я…

– А… – после некоторого молчания отозвался Казаков. – Вот как…

Вика обернулась. Казаков сидел как-то неуклюже, сгорбившись, нижняя губа у него самопроизвольно оттопырилась. Обнаружив, что Вика смотрит на него, он слез со стола и вернулся к кролику, в свою очередь, оказавшись к собеседнице спиной.

– Что это он дегустирует? – спросил координатор слегка надтреснутым голосом.

– Сань… – позвала Вика.

– Ну? К черту, поезжай, куда хочешь… все поезжайте, куда хотите…

– Что ты на меня кричишь? – Вика немедленно забыла о своей жалости. – В конце концов, я тебе ничего не должна!

– Вот и поезжай! – Казаков обернулся. Он завелся: глаза навыкате придавали лицу какое-то нездоровое выражение. – Конечно, такой… а, ладно…

– Какой – такой? – Не получив ответа, Вика замолчала. Так они стояли друг против друга несколько секунд. У Вики мелко задрожал подбородок, у Казакова появилось вопросительно-защитительное выражение в глазах, но тут Вика, повернувшись вполоборота, проговорила:

– И вообще, должен быть мне благодарен… Теперь сможешь с чистой совестью Ольгу разыскивать.

Получив запрещенный удар, Александр пару секунд открывал и закрывал рот, затем буркнул:

– Увидишь Валерьяна – передай братский привет, – и стремительно выскочил из лаборатории.

Немножко подождав, Вика села на вращающийся табурет и заплакала. Правда, плакала она недолго: никто не видел, и к тому же пора было собираться.

Поначалу маршрут координатора по колонии напоминал бег таракана по горячей сковородке: он делал быстрый, бессмысленный зигзаг, почти не здороваясь со встречными, что дало повод не к одному горестному размышлению и поискам служебных просчетов. Очнулся он только на центральной площади: здесь разгружался грузовик, прибывший с охотничьей точки. Судя по разухабистым картинкам на бортах, это была Точка-три, или Лужайка, как ее называли сами охотники. Остальные точки именовались Развалюха и Клюкалка; этимология названий была темна.

Шесть охотников, одетых живописнейшим образом и украшенных ожерельями из зубных пластин обезьян, весело перетаскивали добычу. Добычи было немного: Казаков насчитал одиннадцать туш семикоз и пять связок мелкой птицы, – но охотникам, видимо, горя было мало. Этот разухабистый народ, неделю обитая в лесу, а неделю ошиваясь в Первограде (помогая на разделке мяса, рыбы и на тому подобных хозработах), сознательно стилизовался под нечто среднее между могиканами и викингами. Ребята из охотничьих групп были вторым после Валери объектом женского обожания и третьей, после Совета и Голубева, мишенью анонимных карикатуристов. Целую неделю на доске объявлений красовалась следующая картина, украшенная подписью «Теллур, XXX век»: заросшие охотники в шкурах, увешанные гирляндами из гаек и шестеренок, вооруженные каменными топорами, штурмуют Кремль, а в городе засели панцирные обезьяны с автоматами.

Александр в общем доброжелательно относился к этим самозваным детям природы; но сейчас он был не в духе, а добычи было мало. Добычи вообще становилось все меньше и меньше, вынос охотничьих баз в сайву породил лишь полумесячное оживление. Кролики пока плодились плохо, так что мясной паек колонистов неуклонно уменьшался. Каждую неделю молодые консулы поднимали вопрос о «распечатке» неприкосновенного ряда мясных консервов во втором складе, и каждую неделю этот вопрос проваливался здравомыслящим большинством.