Йен Макдональд - Восставшая Луна

– «Брементон спа». – Оушен читает надпись на боку машины. – У нас будет джакузи?

– У Марины будет джакузи, – отвечает Кесси.

К полудню звуки, которыми сопровождается сборка, будят даже Скайлера, невзирая на джетлаг.

– А зачем ей бассейн с гидромассажем? – спрашивает он.

– Терапевты говорят: вода ей полезна. Оказывает поддержку.

– А можно мне купаться, когда ты им не пользуешься? – спрашивает Оушен.

– Всем можно, – говорит Марина.

– Стоп-стоп-стоп, домашние правила, – встревает Кесси. – В бассейн только в купальнике. Без исключений.

Инженер прокладывает трубу к наружному вентилю – бассейн заполняется два часа, еще два уходят на то, чтобы вода стала теплой как кровь. Потом он загоняет своих ботов обратно в фургон и уезжает в Брементон. Деревянная ванна стоит на деревянной веранде, источая запахи хлора и свежего кедра. Оушен наблюдает, как Марина с плеском бегает трусцой в теплой воде. Потом девочка нависает над краем бассейна, пока Марина разрабатывает верхнюю часть тела с помощью гантелей.

– Ты там вся морщинами покроешься.

– Я ими покроюсь на этой планете. Сила тяжести ужасно портит цвет кожи. Моя кожа была не хуже твоей.

– Значит, сиськи там тоже выглядят хорошо?

– Меньше провисают, но законы углового момента никто не отменял. Попытаешься бежать или даже повернешься слишком быстро – и вспомнишь, чем масса отличается от веса. Лишняя поддержка девушке никогда не помешает.

Вечером Оушен присоединяется к Марине в бассейне. Она забирается внутрь, чувствуя себя неловко в купальнике. Они расслабляются среди пузырьков. Марина вздрагивает от воспоминания: бассейн глубоко под кратером Макробий, достаточно большой для двоих, и дракон на потолке, старый дракон Восточного моря. Она смертельно устала после приключения в Море Змеи, и вода, теплая как кровь, баюкала ее. Карлиньос скользнул рядом.

– С тобой все в порядке, Марина?

Надо быть осмотрительнее с эмоциями. Племянница начнет выпытывать, и придется рассказать про Карлиньоса.

– Просто вспомнила кое-кого. Мужчину.

– Ух ты! – говорит Оушен, предвкушая секс и секреты.

– У этой истории нет счастливого конца. Он был очень-очень красивым. Пропитанным насилием до мозга костей. Он был защитником «Корта Элиу».

– Что-то вроде гладиатора?

– С чем он не смог справиться – с тем, как это занятие ему нравилось. Оно было противоположностью всего, чем он хотел быть, но ему не удалось измениться.

Марина видит его, великолепного, ослепительного, на арене Суда Клавия: он стоит босиком на запятнанных досках, и от его пинка брызги крови врага летят в лицо Джейд Маккензи.

– Он умер, милая. Он надел свои боевые доспехи, взял в каждую руку по ножу и в одиночку пошел сражаться с врагами. Думаю, он знал, что не выживет. Он не мог жить с тем, что увидел в тот день в суде.

– Марина, а ты когда-нибудь…

– Убивала? Нет. Кажется, нет. Но я делала людям больно. Очень. Понимаешь, я была сильной. Как супергероиня. А потом моя сила пропала, и тогда я поняла, что пора домой. Мне там было страшно каждую секунду, но я никогда не чувствовала себя более живой. Люди – земляне – все время спят. Ничего вокруг не замечают. А там, наверху, всегда знаешь, что тысячи вещей сохраняют тебе жизнь. Ничего не принимаешь как должное. Ты можешь это понять?

– Я пытаюсь. Марина…

– Тсс… – Марина касается руки Оушен, но девочка уже видит, в чем дело. К ступенькам подходит лось и останавливается, внимательно смотрит на веранду; вот их двое, трое, а потом появляются еще два.

– Это был хороший год для них, – говорит Оушен, когда им снова можно говорить. – Странный год.

Свет на воде: пока внимание Марины было приковано к лосю, луна поймала ее в ловушку. Она стоит, видимая на две трети, над Ураганным холмом.

– Оле ку кахи. Может быть, оле ку луа.

– Что это?

– Лунные дни. Мы используем гавайский календарь. У каждого дня лунного месяца свое название. Лунный месяц не такой, как земной: наш год на десять дней короче земного года.

– Марина, – говорит Оушен. – Ты говоришь – «мы», «наш».

– Да, серьезно? – отвечает Марина. – Не боишься сморщиться в воде? Если не боишься, я покажу тебе свою Луну. Клинки, драконы и волки, о боже…

Нейронная связь, вживленная хирургами в Рождественском, – маленькая и умная штучка, но это все же протез. Изысканная ловушка, к которой Ариэль относится с осторожностью: нельзя забывать, что ты инвалид. Нельзя забывать о том, что твой позвоночник рассечен и ты паралитик. Но все равно технология потрясающая. С этим трансплантатом она может танцевать. Ариэль позволяет себе пируэт перед оконным экраном с его роскошным видом на усыпанную драгоценностями чашу Кориолиса. Она все равно в клетке для заложницы, но, по крайней мере, условия шикарные.

«Абена Маану Асамоа», – объявляет Бейжафлор. Ариэль заказывает чай и потягивает его, наблюдая, как вагон фуникулера поднимается от станции. Абена, как всегда, выглядит элегантно и самоуверенно, а также модно в накидке из искусственного меха и шляпке-таблетке с короткой вуалью. Но даже ей не под силу скрыть усталость от путешествия на поезде с одной стороны Луны на другую.

– Не понимаю, почему мы не могли сделать это через сеть, – говорит она, копируя для Ариэли свой отчет о достижениях. Хорошая девочка. Слишком хорошая, чтобы тратить талант на политику.

– Чтобы я знала, за кем посылать Дакоту, если будет нарушена секретность, – говорит Ариэль.

– У вас странная походка.

– Эти ноги ощущаются как чужие. Итак, предварительное слушание. Я хочу, чтобы его провела ты.

А еще у этой девочки потрясающий самоконтроль. У нее лишь самую малость распахиваются глаза.

– Вы адвокат и ведете тяжбу.

– На видимой стороне с этим кое-какие проблемы. Я не племянница омахене.

– А я не адвокат.

– Это не проблема, солнышко. Ну, проблема, но ты же придумаешь, как ее решить.

– Возьмите кого-то другого из консультантов.

– Нет. У них в этом деле нет заинтересованности.

– Вы хотите сказать, никто из них с ним не трахался.

Талант, самоконтроль и бодрящая склонность к самоанализу.

– И ты будешь сама по себе.

– Что?

– Ты будешь сама по себе. Без помощников.

– Это…

– Театрально. Разумеется. Одна женщина – один голос перед Судом Клавия, – окруженная тысячью могущественных врагов? Наша доминирующая метафора по отношению к суду связана с гладиаторскими боями. С ареной. Нет-нет, корасан. Суд – это театр, сцена. Закон – это не борьба, а убеждение. И так было всегда. Это лучше, чем любая теленовелла. Сетевые рейтинги пробьют наши искусственные небеса. – Ариэль видит, как Абена мысленно проговаривает последовательность «не могу, совершенно неразумно, вы шутите/сошли с ума/невыносимы». – Ты что-то хотела сказать?