Ника Ракитина - Даринга: Выход за правила [СИ]

Все было, почти как во сне. Каменная выкрошенная ограда в водорослях и высохшем плюще. Покосившиеся ворота. Мощеные дорожки склизко блестели там, где из стрельчатых окон на них узкими лучами падал свет. А вокруг мертвые корявые деревья. Ткни пальцем — и все это с грохотом провалится внутрь себя.

Риндир сплюнул от омерзения. Соколом перелетел через ограду. И стал описывать круги над мертвым садом и зданиями, пытаясь догадаться, где держат Бранни. И вместе с ним бродило по гнилому парку алое пятно света. Штурман опять окликнул девочку мысленно. Но ответа не получил. Вместо него толкнулось в голову нечто размытое, липкое, сильное. И невероятно древнее. Словно сам остров с его развалинами и растопыренными деревьями пробовал проникнуть в голову и изучить изнутри.

— Ну, знаете что! — огрызнулся рыжий сердито, и сияние его перьев стало нестерпимым, выжигая муть. Земля словно подалась от него прочь, липкие деревья задрожали, скидывая наросшую гадость, обнажая сероватую гладкую сердцевину. И только обломки зданий остались неизменны: дикие валуны оснований, кривые балки, торчащие из штукатурки. Как в скверном сне.

Чем дольше штурман находился здесь, в этом междумирье, тем сильнее ощущал усталость. Носить доспех из птичьих перьев было все сложнее, да и сами они тускнели, и вместе с этим сжималось световое пятно — от костра до факела, потайного фонаря, свечного огарка. Пока вовсе не погасло. И Риндир в конце концов просто плюхнулся грудью на ноздреватую землю, дыша широко открытым клювом, вывалив язык. Все еще не желая превращаться, чтобы не остаться перед невидимым противником без штанов. Это было так дико смешно, что и сменив форму, он все еще трясся, катался по земле, выл и подхихикивал, обретя внутреннее равновесие, жалея, что не может поделиться ситуацией хотя бы с Любом. Поржали бы вместе.

Смех был настолько противен этому месту, что оно застыло, ничего не предпринимая. А штурман встал нагой, облепленный слизью и грязью, и долго тщательно вытрясал и выколупывал мусор из рыжих густых волос. Пригнул голову к плечу:

— Что, съели?

И опять захохотал, точно проглотив смешинку. Придется искать Бранни пешком. Интересно, сколько руин он сможет обойти за эту ночь, пока обитель находится на поверхности? Но и после штурман сдаваться не собирался.

Риндир покрутил перед собой кистью, жалея, что на нем нет бронекостюма. И должно быть, громко думал. Потому что рука вдруг оказалась внутри латной перчатки. Штурман механически подергал пальцами — пластинки двигались идеально. Ни малейшего намека на скрип проржавевшего железа. Пока он стоял, пялясь на свою руку, то весь успел обрасти рыцарскими доспехами. А вишенкой на торте оказалось красное перо. Штурман расстегнул шлем и снял, покрутив в руках. Перо приятно колыхалось.

Смех опять рванулся изнутри. «Белый» доспех хорош был для конного боя, для турнира, наконец. А никак не для того, чтобы бродить по острову на болоте, загребая наросшую по колено грязь, гремя и хлюпая, сгибаясь под непривычной тяжестью.

— Мечты о штанах сбываются криво, — произнес он вслух философски и опять согнулся от хохота, чувствуя, как наглая кираса нижним краем въезжает в живот. — Но Бранни это должно понравиться.

Эхо подхватило слова и утопило в тяжелом безвременье. Риндир убедился, что меча у пояса нет, глубоко вздохнул и сделал первый шаг. И что-то изменилось. Среди костлявых деревьев и развалин показался до боли знакомый силуэт. Флаер стоял, накренившись. Обшивка была местами содрана, хрустальный колпак кабины пошел трещинами. С корпуса и закрылков свисала слизь.

Ангейр сидел на ступеньке спущенной лесенки. Риндир как-то сразу узнал короля, хотя не видел ни разу до этого. Рыжеватые волосы, тронутые сединой, торчащие иглами в разные стороны. Спокойные прозрачные глаза — как у Бранни. Загорелое лицо в ранних морщинах. И тяжелые руки, сложенные на коленях.

— Здравствуй, зять.

— И тебе поздорову, — отозвался штурман так естественно, точно давно привык общаться с покойниками. А для них обычное дело — приходить к живым и разговаривать.

— Сюда тебе лезть не стоило. Им нужна не Бранни. Не только она. Они хотели заполучить тебя через нее.

Король сгреб грязь с металлической лесенки, оглядел и брезгливо стряхнул с руки.

— Они разберут тебя, как вот эту вот машину, вывернут наизнанку, доберутся до сути, изгложут и выплюнут. Поймут, как ты работаешь, а потом займутся остальными. Покойники Гай Йолед качнули равновесие и вовсе не хотели, чтобы кто-то все исправлял. Когда из Равновесного получается Судия, все выглядит по-другому, правда?

Ангейр, едва заметно улыбаясь, глядел себе в колени. Слова шуршали, как верткие листья под метелкой: сколько ни сгоняй — а ведут себя по-своему. И сказал он куда больше, чем хотел сказать.

— Они обижены за то, что вы можете жить, дышать воздухом, заниматься простыми делами. И совсем не думаете, что где-то, под болотом, они все еще… существуют. Эта обида держит их сильнее, чем поглотившая Гай Йолед вода. И питает их гнев.

— Не обида — зависть, — перебил его штурман. — Отведи меня к Бранни.

— Моя девочка очень огорчится, если ты не сумеешь ее узнать.

Риндир сузил глаза:

— Не беспокойся. Узнаю.

Едва подавил желание поднять философствующего покойного короля за шкирку и встряхнуть как следует. Скрипнул зубами.

А король без спешки встал:

— Хорошо. Пойдем.

И вдруг исчез.

Декорации сменились, как это часто бывает во сне. Риндир стоял в образованной полукруглыми фасадами ротонде, вымощенной плитняком. И, одновременно, в «ведьмином круге» бредущих послушниц. Он решил так, потому что одежды были не белые с золотом, как у Трилла, а простые серые, из небеленого льна. Девичьи фигурки были укрыты их складками до самого пола, капюшоны опущены, руки до ногтей упрятаны в длинные рукава. Пальцы перебирали и теребили что-то невидимое, и рукава качались, как от ветра. Подолы мели плитку и редкие скурченные листочки. Движение гипнотизировало. Риндир встряхнул головой. Надо было что-то противопоставить их ритму, мышиному шороху загребающих плиты подошв. Или закрыть глаза, отвернуться. Но узнает ли он тогда Бранни.

Штурман красиво встряхнул волосами. Будь они белокурыми или черными, вышло бы эффектнее. А так рыжие. Смех. Но по хороводу девчонок прошло движение. Кажется, даже послышался робкий смешок. Интересно, умеют ли утопленники смеяться? Или просто нахватали способных девчонок на будущий роскошный обед?

Если тихонько окликнуть Бранни вслух — она обернется. Но тогда он нарушит суровое правило сна и сказки — узнать ее самому.

«На меня нацелились, да? Твари завидущие»… Он точно знал, что мертвяки его слышат. Пошел вдоль хоровода посолонь, так и держа шлем подмышкой. Забрало клацало, алое перо моталось в такт шагам. Риндир втянул воздух и чуть кулаком не шлепнул по лбу, укоряя себя за глупость. У каждой девчонки был свой запах, запрятанный за общую гнилую вонь проклятого места. Человек не почувствовал бы, разве что древний охотник. Но элвилин учили пользоваться этим инструментом, как слухом или зрением. И было чутье почти звериным, намного сильнее, чем у людей. Он потянул носом и расчихался, не в силах выносить зловоние. И дальше вдыхал коротко, а мозг вылавливал и определял тоненькие ароматы, примешанные к плотной реке гнилого смрада. Капелька меда, полынь, овечья шерсть, молоко… Но все это не была Бранни.