Эрик Флинт - 1632

Но той ночью, несколькими неделями раньше, Майк был подхвачен совсем другим вихрем. За месяцы постоянно возрастающей физической близости они с Ребеккой довольно хорошо изучили тела друг друга. Так что открытий и поводов для удивления, кроме как от собственно сексуальной близости для них было немного. Которая даже для девственницы Ребекки не составляла особой тайны и не вызывала страха. Но их первая ночь в одной постели все равно была ураганной. Вихрем, по меньшей мере. Начавшись, как торнадо, может быть через час она подуспокоилась во что то типа ровного пассата.

Когда рассвет прокрался через занавеси в его окно, Майк подумал, что в конце концов его дед был прав.

— Ожидание, — пробормотал он, — Господи, как же это было здорово !

Он прижал к себе обнаженное тело Ребекки, наслаждаясь ощущением.

— Хмм? — сонно пробормотала она. Никто из них так и не заснул. Ее глаза были полузакрыты, Ребекка поцеловала его. Упиваясь ощущением, не столько потому, что оно было удивительным для нее, сколько от того, что это теперь на всю жизнь.

— Что ты сказал?

— Ожидание, — счастливо повторил Майк.

Глаза Ребекки открылись во всю ширину.

— Что за чушь? — воскликнула она. — Ты вообще ничего не предвидел !

Она приподнялась на локте, улыбаясь ему сверху вниз.

— Было так забавно наблюдать, как ты бешено роешься в своем комоде!

Ответная улыбка Майка была чуть смущенной.

— Так ведь, — оправдываясь: — Я же не ожидал, ты меня не предупредила. Я думал, что тут всякое старье постелено.

— Тоже мне чудеса, воскликнула она, игриво похлопав себя по груди, — я видела такое постельное белье, оно выглядит достаточно нелепо, даже когда новое.

Майк застенчиво пожал плечами.

— Я просто пытался уберечь тебя от…

Она заставила замолчать его страстным поцелуем. Они совсем не чувствовали усталости. Из одного сразу последовало и другое.

В любом случае это не имеет значения, — прошептала она чуть позже. — Если даже… — Счастливый смешок. — Через два месяца еще ничего не будет видно. А если и будет, то я уверена, что буду не первой такой невестой в Грантвилле. Переваливающейся по проходу церкви в распоротом свадебном платье.

Она рассмеялась счастливым смехом:

— Деревенские парни! Нет у вас никакого воспитания …

Выскочив из Шлосса, огромного дворца архиепископа-курфюрста Майнца, который он занимал в последние несколько зимних месяцев, Густав II Адольф увидел Рейн. Созерцание течения реки — чистой, прозрачной, честно прямолинейной — принесло некоторое облегчение его душе.

Он резко остановился, залюбовавшись этим зрелищем. Так же резко остановилась сопровождавшая его небольшая свита. К счастью для них, ни один из советников не столкнулся с королем. Разумеется, это не стало бы поводом для процесса об оскорблении величия. Густав был не из той породы монархов. Но, учитывая габариты и вес короля — а он еще набрал немало фунтов за эти месяцы ничегонеделания и дипломатических пиров — результат был бы похож на столкновение с буйволом. Недоумевающий король; покрытый синяками советник, сидящий задницей на земле. Неплохая иилюстрация тщетности попыток сдвинуть короля Швеции с занятой им позиции.

— Нет, Аксель, — сказал Густав твердо. Не спуская глаз с Рейна. — Пусть Бернард и Вильгельм Саксен-Веймар разглагольствуют и фантазируют сколько хотят. Я не отправлю войска в Тюрингию.

— Вильгельм не 'разглагольствует и фантазирует', - возразил Оксеншерн. — Он просто выражает озабоченность по поводу ситуации в его герцогстве. Вряд ли можно винить его за это.

Густав нахмурился.

— Меня не волнует, насколько он был вежлив при этом! К тому же его брат был определенно невежлив. Ответ остается отрицательным.

Король энергично потирал руки. Снег уже сошел, но была только середина марта. Погода была прохладной.

— Я стал мягкотелым и разнеженным, — ворчал Густав. — А всё эта лёгкая жизнь на юге!

Так же энергично он повернулся лицом к своим советникам. Все они были шведами, за исключением сэра Джеймса Спенса.

Акселю: — Нет, нет и нет. В этом вопросе герцоги Саксен-Веймар оказались столь же мелочными, как и любые другие немецкие аристократы. В их отсутствии — длительном отсутствии, позвольте вам напомнить — их подданные сочли нужным самоорганизоваться, чтобы пережить зиму и бесчинства войны. — Наполовину сердито: — Что же они должны были делать, Аксель? Тихо помирать с голоду, чтобы не нарушить спокойствие владык?

Оксеншерн вздохнул. Его давняя, наполовину шутливая, распря с королем Швеции по вопросу роли аристократии усилилось за прошедший год. И канцлер Швеции проигрывал спор. Мгновение, стараясь не скрипеть зубами от расстройства, Аксель молча проклинал своих германских собратьев по классу. С такими друзьями, кому нужны враги? По правде говоря, канцлер не был так уж несогласен со своим монархом по данному конкретному вопросу. Аксель не допустил бы германское дворянство близко даже к своей псарне, разве что в качестве корма для собак. Тем не менее…

— Густав, — твердо сказал он. — Это не какой-то мелкий вопрос. И мы не можем просто отмахнуться от него, как от еще одного примера аристократической бессмыслицы. Фактически, власть в южной Тюрингии была захвачена республиканцами. Все донесения сходятся на этом, даже если они расходятся по поводу всего остального. — Его губы поджались. — Они даже назвали себя в честь голландских Соединенных Провинций. 'Соединенные Штаты', фу-ты, ну-ты!

Король начал было говорить, но Аксель протестующе поднял руку. Его жест был не безаппеляционным — в конце концов, есть определенные границы фамильярности с королями, даже с Густавом II Адольфом — но, несмотря на это, весьма решительным. Монарх вежливо удовлетворил желание своего канцлера, придержав на какое-то время язык.

— Этот вопрос носит более общий, принципиальный характер, — продолжал Оксеншерна. Он щелкнул пальцами. — Меня вот ни настолько не волнует южная Тюрингия. Но что, если пример окажется заразительным? Или просто начнет волну паники среди властителей окружающих территорий? У нас и без этого достаточно проблем с нервозными германскими союзниками. Если позволить протестантским владыкам начать волноваться по поводу революции, то иго империи Габсбургов может показаться им безопасным убежищем, а не тяжким ярмом.