Эрик Флинт - 1632

А вот стол обладал достаточным запасом прочности, и спокойно сносил закинутые на него ноги в кавалерийских сапогах, бутылки с вином, а также огромную карту, занимавшую большую его часть.

Достигнув стола, Валленштейн оперся на него руками и склонился над картой. Офицеры собрались вокруг него. Где-то через минуту Валленштейн длинным костлявым пальцем указал точку на карте.

— Здесь! И лишь демонстрация.

Это будет задачей Пикколомини. Итальянский генерал наклонился и глянул на указанную местность.

— Ну если только демонстрация, пожалуй. А что-то большее…

Валленштейн кивнул.

— Умоляю. Я же не кардинал, и не думаю, что война просто может быть измерена монетой. Он может плевать на свидетелей, а я нет. Любая армия, которая пойдет в открытую на американцев, сломается как гнилая соломинка. И это мнение исходит от ветеранов Тилли, а не от кучки вонючих монахов и попов. — Он продолжил изучать карту. — Я не рассчитываю, что вы и впрямь возьмете Зуль. Это только отвлекающий маневр, чтобы оттянуть часть их сил.

Генералы вокруг стола расслабились. Не последней причиной, по которой Валленштейн стал крупнейшим деятелем в имперской армии было то, что его люди были ему преданы — по крайней мере за то, что он не требовал от наемников невозможного. Все офицеры лично слышали донесения. Непробиваемые стальные повозки, не имеющие лошадей, которых можно было бы убить, невероятная скорострельность, винтовки, безошибочно разящие на треть мили, даже какая-то пушка, извергающая целый ливень пуль.

— Просто демонстрация, — повторил Валленштейн и бросил короткий взгляд на Пикколомини. — Убедительная демонстрация, вы понимаете? Будет подозрительно, если они не вступят в соприкосновение. Должны быть умеренные потери.

Пикколомини пожал плечами.

— Я могу разменять пару сотен. Использую этих швабских мудаков, все равно от них ничего кроме геморроя, с тех пор как они здесь появились. Будет лучше если они сдохнут.

Валленштейн кивнул. Держа правый указательный палец на Зуле, он сдвинул второй на запад по карте, и остановил его на точке подписанной "Айзенах".

— Испанцы должны ухитриться взять Айзенах. Если они не преуспеют — пусть отходят в замок Вартбург.

Генерал Галлас шмыгнул носом.

— До сих пор поверить не могу, что американцы не разместили гарнизон там. Пусть и старый, но Вартбург до сих пор мощнейший замок в Тюрингии. Идиоты.

Валленштей покачал головой.

— Я не разделяю вашего мнения. Боюсь, что если Соединенные Штаты не разместили там гарнизон — в таком очевидном месте! — то этому есть причина. И я считаю глупым предполагать, что причиной является простая некомпетентность.

— Возможно, недостача войск, — задумался Пикколомини. — Все шпионы, которых мы туда посылали, сообщают, что они содержат только небольшую постоянную армию. — Он тоже втянул воздух. — Торговцы и банкиры — и спаси Господи, фабриканты. Вот они кто — и не более. Мне неважно, какое у них там оружие — они не думают как солдаты.

Валленштейн выпрямился во весь рост. Он был высоким, хоть и очень худым, К сорока пяти он слегка облысел ("вдовий пик"). Длинный, торчащий нос соседствовал с высокими скулами и обрамлялся тонкими усами и козлиной бородой. Рот, чья нижняя губа была изрядно мясистой и выступающей, вызывал слухи о том что его владелец — внебрачный сын кого-то из Габбсбургов. Вобщем, довольно неприглядное лицо, холодное и невыразительное. В сочетании с фигурой оно делело его довольно похожим, на общепринятое изображение Мефистофеля.

— Я тоже не думаю, как солдат, — сказал он и осмотрел своими темными глазами офицеров вокруг себя. — И поэтому вы работаете на меня, а не я на вас.

Офицеры не отреагировали на это резкое замечание. Частично, от того, что это была правда, но в основном — потому, что одергивать Валленштейна было себе дороже. Богемский генерал — хотя термин "военный подрядчик" подошел бы лучше — мог стерпеть дискуссию, спор, даже ссору, но с офицерами не уважавшими его главенство он был скор на расправу. И в том что касалось "скорой расправы", Валленштейн тоже не думал, как солдат — его душа была душой убийцы, а не дуэлянта.

— Неважно, — властно заявил он, — какой бы там ни была причина — некомпетентность, нехватка людей, или, как я подозреваю, то, что американцы знают что-то, чего мы не знаем — пусть это выясняют испанцы, а не мы.

Его офицеры кивнули в унисон. Этот коллективный жест вобрал в себя всё: удовлетворение наемников, собравшихся получить свои деньги, и пусть умирают другие.

Валленштейн снова склонился над столом и снова широко развел указательные пальцы.

— Испанцы, крупными силами, идут на Айзенах. Пикколомини, вы проводите убедительную демонстрацию на Зуль. Этого будет достаточно, чтобы оттянуть всё значительное сопротивление. И тогда…

Он отвел пальцы и хлопнул по карте ребром правой ладони.

— Хорваты — прямо через чащу леса. Охотники, которых мы наняли, заверили меня, что там есть хорошая тропа, идущая через ненаселенную местность. Хорваты выйдут на расстояние удара даже раньше, чем их обнаружат. И им не сможет преградить путь никто, кроме городских констеблей.

Он наклонился над столом, вытащил карту поменьше и положил ее поверх большой.

— Вот, — сказал он, указывая. И кивнул Галласу, которому подчинялась хорватская легкая кавалерия. — Убедитесь, что хорваты поняли. Главный удар должен прийтись сюда .

Галлас посмотрел на указанное место на карте. Это была очень хорошая, детальная карта городка — теперь уже небольшого города — называвшегося Грантвилль. Ее составили на основании дюжин шпионских докладов за последние несколько недель.

Галлас слегка нахмурился.

— Не сам город?

Валленштейн кивнул.

— Нет. О, разумеется — убедитесь чтобы порядочного размера конный отряд погромил и город — так хорошо, как только сможет. — Он коротко кашлянул. — Если они сумеют зарубить пару евреев — тем лучше. Но главный удар должен прийтись сюда .

Он подался назад и снова встал прямо.

— Кардинал Ришелье может нести чушь о деньгах, банкирах и еврейских финансовых чудотворцах. Но сердце Соединенных Штатов находится там . Я пришел к этому выводу на основании всех докладов. Именно там — это новое змеиное гнездо и именно там оно производит своих отпрысков.

Он снова наклонился и повторно указал своим дьявольским пальцем.

— Здесь. Сжечь всё дотла. Всех убить, всех зарезать. Даже собак если они там есть.

Когда раздался его собственный хохот, он был таким же грубым, как и смех его офицеров.

— Кто их знает? А вдруг это замаскированные евреи?

— Мне это не нравится, — проворчал Густав Адольф негромко. Он слегка помахал в воздухе письмом, которое сжимал в своих толстых пальцах. — Абсолютно не нравится.