Эрик Флинт - 1632

Наши люди выглядели грязными оборванцами (от тяжелого труда и постоянных лишений этих двух лет), на фоне сверкающих, позолоченных доспехов имперских войск. Наши шведские и финские клячи казались жеребятами на фоне их огромных германских битюгов. Наши ребята выглядели робкими крестьянами на фоне ястребиноносых и усатых ветеранов Тилли.

Армия Тилли в течение многих лет не знала поражений. По правде говоря, среди этих 'ястребиноносых и усатых ветеранов' было много новобранцев. Дезертирство в армии того времени приобрело астрономические масштабы. Но, из-за бардака, который охватил центральную Европу, люди, которые дезертировали, как правило, оказывались в других армиях. Или, достаточно часто, просто 'вступали заново' в армию, которую недавно бросили. И всегда были новички, доступные для найма, в связи с тем же бардаком. Формальности и строгости, которые характеризовали более поздние армии, почти полностью отсутствовали.

Тем не менее, даже самый сырой новобранец, вступивший в армию, примерял на себя ореол легенд и престижа прошлого. Будь ты ветеран или нет, ястребиноносый или нет, усатый или нет, они несли на себе этот ореол. И для всех, кто сталкивался с ними, не было ничего более устрашающего, чем то, что перед ними на поле боя 'люди Тилли'. Эта монументальность иногда слегка искажалась, но это была монументальность, высеченная из гранита подлинной истории.

Католические солдаты начали повязывать белые ленты на свои шляпы. Приветствуя появившегося старого полководца — ему исполнилось семьдесят два днем раньше — они один за другим цепляли на себя его отличительный белый боевой символ. Восторженные крики 'Папаша Тилли!" перелетали от терции к терции. Вместе с торжествующим боевым кличем империи: Дева Мария!

Густав Адольф также обратился к своим войскам. Царь был знаменитым оратором — без сомнения лучшим в Швеции — и солдаты встречали его с восторгом. Густав Адольф славился своей храбростью. Не было со времен Александра Великого правящего монарха, показывавшего такую ​​личную отвагу — вплоть до безрассудства — на поле боя. К настоящему времени его огромное тело несло на себе следы многочисленных ранений. Он не носил защитных доспехов, потому что не мог физически. Польская пуля, поразившая его четыре года назад в битве при Диршау, до сих пор оставалась в шее. Доспехи раздражали рану, и король сражался в защитном кожаном камзоле, полагаясь на волю Бога.

Слушая его обращение к ним перед битвой, шведские войска привязывали зеленые ветви к своим шлемам и прочим головным уборам. Когда он закончил речь, они взревели своим собственным боевым кличем: Gott mit uns! Gott mit uns!

Битва при Брейтенфельде началась в полдень. Первые два с половиной часа противники просто обменивались пушечным огнем. Тилли и Густав пока только оценивали друг друга.

Шло время, и становилось очевидным, что шведская артиллерия на голову превосходит своих противников. Король имел больше пушек, а пушки и обученные артиллеристы были лучше. Торстенссон блистал. Шведские канониры выдавали три выстрела на один от имперской артиллерии.

Паппенхайм, нетерпеливый и стремительный, как всегда, не выдержал и повел своих черных кирасиров в атаку. Не дожидаясь команды Тилли, командующий имперским левым флангом обрушился на шведский правый фланг.

Это было глупо, и Тилли проклял его за это, прежде Паппенхайм успел проскакать сто ярдов.

— Они отняли у меня мою честь и мою славу! — воскликнул он, вздымая в отчаянии руки.

Паппенхайм хотел обойти шведов и ударить с фланга. Но его шведский коллега, фельдмаршал Банер, был готов к этому. Его комплексные войска хорошо зарекомендовали себя как в обороне, так и в наступлении. Кирасиры Паппенхайма были отброшены залпами пехотинцев, одновременно подвергшись кратким, но острым контратакам шведской и финской кавалерии Банера.

Семь раз Паппенхайм бросал своих людей на шведские ряды, игнорируя все команды Тилли. И все семь раз он был отброшен. Тогда Банер начал массированную контратаку и вынудил черных кирасиров бежать с поля. В полном беспорядке тяжелая кавалерия Паппенхайма удирала к Галле. Банер намеревался преследовать их, но Густав Адольф вернул его на место.

Король осторожничал. Не так хорошо все складывалось на левом фланге. Видя, что атаки Паппенхайма не удаются, Тилли послал в бой имперскую конницу на противоположный фланг. Здесь Тилли добился гораздо лучших результатов. Саксонцы, при всем их блестящем виде, не имели за плечами многолетний опыт польских и прибалтийских войн Густава и его шведских ветеранов. Первая же атака имперской кавалерии опрокинула их.

По правде говоря, в полном соответствии со своей натурой, сам курфюрст и стал причиной разгрома. Охваченный ужасом, Иоганн Георг и его лучший благородный телохранитель поскакали прочь, оставив свою армию позади. Армия последовала за ним достаточно быстро. Через полчаса, мощный отряд имперской кавалерии уже преследовал саксонскую армию в ее стремительном отступлении.

Шведский левый фланг был теперь полностью оголен. Имперская кавалерия начала разворот в бок. Это уже напоминало стихийное бедствие, яростный прилив. Шведские союзники, увидев панику, охватившую саксонцев, начали в беспорядке отходить и смешались. Тилли, чей глаз ветерана сразу увидел грядущую славную победу, отдал приказ всей своей армии наступать на разрозненного противника. Терции начали выдвигаться вперед, разворачиваясь одновременно вправо, чтобы всей массой обрушиться на дезорганизованных шведов слева. Как громоздкий ледник, который, казалось, невозможно остановить.

Там. Тогда. В этот момент.

И начали создаваться всевозможные легенды. Десятилетие за десятилетием, век за веком; противореча друг другу, но не затухая.

Отцом современной войны Густав Адольф почти наверняка не был. Но зато он почти наверняка был отцом современного мира. Потому что там, тогда, в этот момент, когда саксонцы были разбиты, и инквизиция как никогда была близка к победе над всей Европой, король Швеции выстоял.

И в очередной раз выяснилось, что правда истории всегда конкретна. Абстракции бывают хорошо аргументированы, но конкретика есть конкретика. Что там было, а чего не было… Не из-за тактики и нововведений, артиллерии и методов вербовки — хотя все это сыграло свою роль, и огромную — но из-за простой истины. В этот момент, история повернулась благодаря духовному величию одного человека. По имени Густав Адольф, и многие потом считали его единственным монархом, в Европе, достойным этого титула. Они были правы, этого даже не нужно было доказывать. Редкий случай в человеческой истории, когда такая слава была заслуженной.