Сергей Харламов - Возвращение Апостолов [СИ]

Девушка медленно открыла глаза и посмотрела в мою сторону. Её внимательный и вместе с тем размытый взгляд туманно-карих глаз, глубоких, нежных, притягивающих. Соловей молчал и тоже смотрел на меня. И тут я решил действовать. «Хватит стоять», — мысленно приказал я себе, и, сделав четыре десятка шагов, подошёл к девушке, опустился перед ней на одно колено и протянул ей яблоко. Лицо прекрасного создания даже не шелохнулось. Она лишь протянула руку, взяла предложенное яблоко и прижала его к груди. Яблоко было точь в точь под цвет её розового платья.

Что было после этого, не помню: то ли я спал, то ли бредил, то ли то и другое, вместе взятое; не вижу разницы, был я опьянён, усыплён или отравлен. Моя память умалчивает дальнейшие события этой ночи. Со слов матери я знаю точно лишь одно: меня нашли ранним утром возле старой ели. В моей руке был крепко зажат белый платок, а из-за пазухи на тонкой серебряной цепочке свисал, почти касаясь земли, небольшой крестик. Я дышал слишком тихо для здорового человека, лоб был немного холодней, чем полагается в раннее июньское утро, зато на левой руке, на безымянном пальце поблёскивало золотое колечко удивительной красоты.

Вот так оно и бывает в жизни. Поначалу всё идёт обыденно, размеренно, монотонно; копятся впечатления, вырисовываются сюжетные линии, а потом вдруг, — хлоп, приехали. И уже никому не докажешь, что всё так и было. Как говорится, поезд ушёл, и отзвенели рельсы.

Мои родитель долго не могли взять в толк, где и каким образом их любимый сын успел обручиться. И с кем? Подобных колец, равно как и крестиков, в городке не существовало. На этот счёт быстро навели справки. Больше всех сетовала мама. Когда касались причины её тревог, пожилая женщина неизменно ссылалась на тот факт, что, мол, не знает, кому быть её невесткой. Но всё это были одни отговорки. Будучи человеком, много повидавшим за свою жизнь, мама сердцем чувствовала, что не всё в этой истории чисто. Единственным, пожалуй, что её успокаивало, был небольшой крестик, дарованный мне впридачу к кольцу. Значит девушка верующая, а оттого, быть может, всё обойдётся.

Устав отвечать на продливавшиеся изо дня в день бесконечные распросы друзей, встреча с которыми была немного отложена по причине событий первого дня, и позёвывая от скуки, я решил, наконец, навестить мистера Хопкинса, местного ветеринара. Как-никак, коллега. Его дом находился совсем недалеко, на соседней улице.

Добродушный старик Хопкинс встретил меня у изгороди, — он только-только закончил полив грядок. Мы обменялись любезностями. Затем я представился, доложив заодно о роде предполагаемых занятий. Ветеринар, услышав, что я будущий врач с сожалением покачал головой. После минутного молчания он сказал, почёсывая затылок:

— Даже не знаю, молодой человек, что вам посоветовать. По сути, здесь гиблое место для таких специалистов, как вы. Ну, лошади, свиньи — те ещё кое-как болеют, а люди нет. Не знаю, кого и благодарить за это. Благодатная земля. Когда я сюда приехал, у меня была подагра. Вы не поверите, но сейчас я здоров как бык. А у иных приезжих заболевания были и того серьёзнее.

— Иначе говоря, вы считаете, что мне не суждено найти здесь работу по специальности, — без обиняков спросил я.

— Разумеется, не удастся, — отвечал ветеринар.

При этих словах густая сеть морщин обозначилась на его высоком лбу.

— А в соседних посёлках, — не унимался я.

— Нет, и там всё в полном порядке.

— Так что же мне делать? — с горечью в голосе произнёс я.

Предсказания Альфреда, похоже, начинали сбываться. Но если дело дойдёт до обратного билета на поезд… Но нет! Я взглянул на кольцо.

Ветеринал поймал направление моего взгляда.

— Позвольте, — тихо сказал он и протянул руку.

Я снял кольцо с пальца — впервые за прошедшие три дня — и положил на его большую сухую ладонь. И тут произошло чудо. Золотого блеска у колечка не стало. С лпадони Хопкинса на меня смотрело кольцо из самого простого и дешёвого металла.

Я был разочарован. А хозяин дома, как оказалось, наоборот. Он многозначительно хмыкнул, взял мою руку, и снова надел кольцо на безымянный палец. Как только металлический ободок обвил его, кольцо снова засияло золотистым блеском.

Ветеринар засуетился, попросил подождать и исчез в доме. Минуты через две он снова возник передо мной. На его ногах красовались лёгкие сапоги, а на плечи была накинута старая кожанка.

— Нам надо поговорить, — загадочно произнёс он и направился в сторону моря.

Я догнал его и пошёл рядом. Мы обогнули лесную чащу в том самом месте, где открывалось удачное обозрение морского побережья. Я остановился. Ветеринар тоже. Ничто в его облике не напоминало того добродушного толстяка, который меньше четверти часа назад приветствовал меня с другой стороны ограды. Теперь передо мной был сутулый старик с седыми кудрями и маленькими проницательными глазками. Он смотрел в мою сторону, но не прямо, а поверх меня. По крайней мере, мне так казалось.

Я терпеливо ждал объяснений. Все выше описанные конспиративные выходки выжившего из ума старика были просто смешны. И вот он заговорил.

— Извини, мой молодой друг, что пришлось оторвать твоё драгоценное время на совершённую нами прогулку. Определённо, в твоих глазах всё это — сущая нелепица. Но то, что я тебе сейчас скажу… — он подошёл ближе и прошептал, — этого никто не должен слышать, а тем более знать.

Я часто заморгал, решительно не понимая, о чём идёт речь. Старик, увидев такую реакцию на свои слова, ничего не ответил, лишь покачал головой.

— Думаю, никто не сможет рассказать тебе того, что изместно мне. Да и я, по правде говоря, не должен этого делать. Но мне искренне жаль тебя, жаль как сына, попавшего в беду, и я при всех запретах и обетах молчания, так и быть, поступлюсь своим честным словом во имя спасения людей этого райского уголка.

Хопкинс взмахнул рукой из стороны в сторону, словно она затекла, затем продолжал:

— Итак, сын мой, ты женился на прекрасной девушке, не так ли?

Я кивнул.

— У неё волосы как чёрный бархат, ножки стройны, глаза кари, а походка величественна.

Я вздохнул.

— Так, так. На ней розовое платье, тонкий поясок и алый венок из волшебных глаурий?

Я отёр вспотевшее лицо.

— Да, — произнёс горячо и взволнованно. — Но откуда, — я запнулся, — помилуйте, сударь, откуда вам всё это доподлинно известно.

— Я её отец.

— Пустите меня! Пустите меня туда! — Эвера переполошила своими криками весь корабль.

Ключ в невидимом замке повернулся, скобы разогнулись, и на пороге появился надсмотрщик с тупым выражением на физиономии. Эвера воспользовалась его тугодумством. «Эти ослы привыкли видеть во мне хозяйку станции, несмотря на все старания Эуфа», — она непроизвольно улыбнулась и с проворством кошки выскочила за дверь, закрыв её на ключ, но уже снаружи.