Дэвид Вебер - Наследники империи [ЛП]

Гор наблюдал за замешательством Наркхана, когда Тинкер Белл вспрыгнула на него и повалила на пол. Он упал на ковер, толкая её всеми четырьмя лапами, издавая звуки счастливого рычания. Тинкер Белл была весьма энергична, для собаки разменявшей третий десяток, что объяснялось ее некоторыми био изменениями, но у нее не было ни малейшего представления каких чудовищных усилий стоило Наркхану, позволять ей выиграть, ни о том, насколько интеллект ее сына превосходил ее собственный. Даже если бы она была в состоянии осмыслить такие вещи, она бы никогда не узнала, а ее дети никогда бы не рассказали ей, и было что-то двояко веселое и горькое, видя как они ведут себя как обычные собаки, огрызаясь в ее присутствии.

Гектор поднял глаза и увидел опоздавших. Он подозвал свистком Тинкер Белл, которая мгновенно очутилась подле него. Она охотно плюхнулась у его ног, тяжело дыша, готовая мириться и с другим непонятным для неё человеческими действиями. Гор бросил язвительный взгляд на внука и Гектор посмотрел на него с чувством легкой вины, которое он не испытывал уже очень давно. При всей её необузданности, Тинкер Белл хорошо себя вела, когда Гектор её приструнивал.

“Гор, Лоуренс. Рад, что вы прибыли, — сказал Колин, вставая, чтобы пожать им руки. Гор ответил на рукопожатие, затем обнял зятя и присел на стул рядом с Джефферсоном.

“Теперь, когда вы здесь,” продолжал Колин, “позвольте мне представить вам кое-кого очень необычного. Гор, вы уже встречались, но с того момента прошло много времени. Господа, познакомьтесь, это Ева.”

Гор повернул голову в сторону стройного существа, расположившегося рядом с Брашиилом. Она была заметно стройнее, чем Брашиил, и на несколько сантиметров ниже, но ее гребень был великолепен. У Брашиила, как и у всех мужчин Нархани, он был такой же, серо-зеленый, как и все его тело; у Евы же он был пропорционально увеличен в полтора раза и переливался разными цветами. Сейчас гребень изящно раздувался веером, выражая приветствие и благодарность за любезность, с некотором смущением, за суету с ней, и ему было сложно представить, что ей не было и семи лет.

Джефферсон, в свою очередь поклонился, и Брашиил рядом с ней, с гордостью начал прихорашиваться. Нарханцы были иерархической расой, и ни когда и ни у кого не было сомнений, что первая женщина Нархани станет родоначальницей первого гнездовья Нархани, но было ясно, что между этими двумя было больше, чем просто долг и взаимное ожидание. Гор был рад за них, — и не только потому, что Ева представляла кульминацию величайшего проекта его умершей дочери.

“На сегодняшней повестке дня у нас несколько вопросов,” объявил Колин, “но обо всем по порядку. Гор, Танни и я хотим, чтобы вы убедились, что новостные каналы на Земле готовы нас транслировать.”

“На самом деле”. Улыбка Джилтани была почти так же прекрасна, как и прежде. Не до конца, но уже очень близко к этому, и, это еще раз указывало, что она собирается стать матерью. “Доброта согреет душу любой матери, будь она императрица или нет, так же как и пожелания всего хорошего её еще не рожденному ребенку, отец. Это исцеляет наши души и нужно сказать им как сильно их письма помогли исцелить наши сердца.”

“Это,” сказал Гор, “я сделаю с превеликим удовольствием.”

“Спасибо,” тепло сказал Колин и улыбнулся. “Я знаю, что Совет должен обсуждать всякие рутинные и нудные вещи, вроде налогов, бюджетов и инженерно-технических проектов, но, вначале, у нас есть кое-что действительно важное. Ева?

“Конечно, Ваше Величество.” вокодер Евы был настроен на воспроизведение женского человеческого голоса, и Гор почувствовал внутреннее покалывание в глазах, слыша этот голос. По личной просьбе Евы это был голос Исис Тюдор. Это был ее способ почтить память ее человеческой “матери”, когда-то он боялся, что ему будет больно его слышать. Но боли не было, только гордость.

Девушка Нархани взяла свою поясную сумку и вынула из нее полдюжины голографических пластин. Она выложила их перед собой в ряд, взволновано и скрупулезно выравнивая их шестипалой рукой, затем посмотрела на людей, сидящих вокруг стола.

“Как вы знаете,” начала она официальным тоном, идущим в разрез с её молодостью,” Гнездовье Нархан планирует почтить память Осады Земли подарком нашим друзьям-людям. Мы делаем это по многим причинам, в том числе это и желание нашего гнездовья выразить скорбь по поводу гибели, которую мы вызвали, и благодарность всему человечеству за шанс, данный нам, когда мы могли бы ожидать только уничтожения. Памятники, такие, как ваш собственный Мемориал в Шепард-Центре, так же, важны для нас, и мы надеемся, что это будет началом целого Имперского Мемориала. Такого, в котором будет вклад нашего гнездовья, и который будет завершен тогда, когда Гнездо Ачуультани также будет освобождено.”

Она замолчала, явно радуясь, что завершила свое официальное заявление без ошибок, и гребень Брашиила стал еще выше от гордости.

“Наш подарок”, сказала она более естественно, “сейчас завершен.”

Она нажала кнопку, и вырвался лишь вздох, когда ярко освещенная скульптура появилась над пластинкой. Это было не в новомодном абстрактном стиле земных художников, это была презентация, копия другой скульптуры, выполненной из мрамора … и она была великолепна.

Вздыбленный Нархани возвышался на своих задних лапах, борясь с оковами, удерживающими его. Ужасный ошейник растирал его шею в кровь, когда он прикладывал свою неистовую силу против массивных цепей, и люди, которые смотрели на него, достаточно хорошо знающие жесты Нархани, и читающие в его глазах и поникшем гребне отчаянье, но его зубы обнажились в рычащем неповиновении. У него не было надежды, но все еще непокоренный, измученный пленом и щемящей тоской.

Но он был не один. Разорванные цепи, свисали с его запястий, их острые края были изысканно проработаны, а рядом с ним, на коленях, стоял человек, с голым торсом, и в форменных брюках Императорской Морской пехоты. Его лицо осунулось от усталости, но глаза его были такими же свирепыми, как и у заключенного, в одной руке он держал долото, которое, несмотря на свою остроту, с трудом справлялось с железным кольцом, удерживающим Нархани, а в другой высоко занесенный молоток, готовый опуститься вниз.

Все детали были превосходно проработаны, анатомия идеальной, и мимика двух совершенно разных видов была подмечена с невероятной точностью. Пот бисером рассыпался по голой спине человека, и каждая капля крови Нархани была настолько реальной, что зрители, затаив дыхание, следили за её падением. Они были навсегда запечатлены в камне — человек и Нархани, воплощенные в мраморе рукой скульптора — и при всей их чужеродности, они были одним целым.