Бернар Вербер - Звездная бабочка [litres]

Чуть дальше над полем подсолнухов кружил целый рой пчел – они так же, попеременно, опыляли цветы и пили цветочный нектар, который потом превращали в мед.

Ив сорвал подсолнух и понюхал. Этот цветок с самого начала подсказал им решение.

Обратиться к свету .

Ив поднялся на холм, к истоку реки, и оттуда, с высоты, ему открылся дивный вид на весь Рай-Город.

«А ведь не хуже, чем на Земле», – подумал он.

Проводив взглядом воробьишку, он воззрился на плоское солнце и даже заглянул еще дальше.

Он увидел другое поле подсолнухов, только наоборот. И другой лес, тоже наоборот. И других велосипедисток на бамбуковых велосипедах, которые не обращали на него никакого внимания и у которых волосы не торчали.

Нет, лучше, чем на Земле .

Он уже совсем не скучал ни по ветру, ни по настоящему солнцу.

Он отрешился от прошлого. Его заботило только будущее.

Наконец он достиг идеального настоящего в широком смысле слова.

Ему на плечо легла чья-то рука. Он обернулся.

Это был юморист Жиль.

– Ну что, начальник, посетили темницу и передали всем приветик?

– И тебе привет, Жиль. Отдыхаешь?

Он кивнул на бутылку спиртного, которую комик держал в руке.

– У шута работенка не позавидуешь – приходится хорошенько расслабляться.

– Ты счастлив здесь?

– Хотите правду? Нет. Будь я простым туристом, еще куда ни шло: хорошая еда, девчонки миленькие, все как на подбор, и без всяких там выкрутасов. Но я юморист, и мне скучно. Я не могу по-настоящему потешаться над вами: в вас нет ничего карикатурного. И вообще, здесь не происходит ничего такого, на чем я мог бы отыграться. Сказать по правде, здесь все хорошо, даже чересчур. Мы, комики, служим орудием против скуки, а если никому не скучно, зачем мы нужны? Честная игра – это когда все умирают со смеху, тогда тебе кажется, что от тебя и впрямь есть толк.

Ив было нахмурился, но потом решил, что это, наверное, шутка. Пребывая в некоторых сомнениях, он все же выдавил из себя улыбку. Жиль в ответ хлопнул его по плечу и ретировался в соседний лесок допивать свою бутылку.

Изобретатель просидел весь вечер на вершине холма, наблюдая, как мало-помалу затухает искусственное солнце, что служило сигналом к появлению первых светляков. Он подумал, что для полноты картины не хватает только утренней росы.

Пока что немного конденсата скапливалось на главной неоновой трубке, с которой он потом падал каплями.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Утром на главной площади городка Каролина проводила сеанс общей гимнастики. Под ритмичную музыку молодая брюнетка показывала упражнения на укрепление мышц тела, регулирование дыхания и сердцебиения.

Угловатый Ив Крамер старался повторять движения, впрочем, без особого успеха.

Вдруг замигала красная сигнальная лампочка тревоги и взвыла сирена.

Последний раз она выла, когда заклинило парус, что поставило под угрозу их полет.

На телевизионном экране появилось искаженное гримасой озабоченности лицо Жослины – она объявила ужасную новость.

В Рай-Городе было совершено преступление.

Ив вскочил на велосипед и покатил в мэрию – там, в главном зале, уже собрались Габриель Макнамара, Адриен Вейсс и Жослина Перес.

– Вот и дождались, – с горечью проговорил Габриель. – Кто-то все-таки сорвался.

Вскоре стало известно, что все произошло из-за несчастной любви. Влюбленный, изрядно подвыпив, расхрабрился, схватился за кухонный нож и зарезал свою бывшую подругу.

– Спиртное и ревность нарушили мир и покой в городке, – заключила Жослина, которую случившаяся трагедия, кажется, потрясла больше всех остальных.

Таким образом, решение отказаться от использования оружия в обществе бабочкианцев не смогло предотвратить убийство. Простого кухонного ножа хватило, чтобы случилось непоправимое.

– Не станем же мы изымать все острые ножи и заменять их тупыми, как у детей…

Ив Крамер вспомнил слова своего отца Жюля:

«Любовь – не тот путь, которым надо следовать: из-за любви человек может убить; под предлогом любви человек способен на низкие поступки. Единственное верное средство – идти к свету».

– Что делать с виновным? Упечь в тюрьму? Убить? Или простить ради всеобщего спокойствия?

– Как так вышло, что при отборе никто не заметил в нем потенциального злодея? – спросил Мак- намара.

– Это славный малый, работяга, рьяный наш сторонник, вполне уживчивый, и так было с самого начала полета. И профессия у него особенная.

– Да, он пекарь, – признался Адриен Вейсс. – И не простой, а самый лучший в Рай-Городе.

Ив вспомнил вкуснейшие рогалики, которыми он наслаждался по утрам, и огорчился еще больше. Если вывести этого пекаря из сообщества, придется довольствоваться не самыми лучшими рогаликами.

– Мы проглядели нечто большее… Я же говорил, труднее всего обуздать человеческую натуру. Но почему, черт возьми? ПОЧЕМУ?

Тут он не выдержал, схватил со стола стакан с водой и швырнул его в стену – тот разбился вдребезги.

Когда магнат смирил свой гнев, все тревожно переглянулись.

– Придется его примерно наказать! – объявил он. – Чтобы такое больше не повторилось. Где сейчас этот пекарь?

– Сидит дома под арестом и рыдает.

– Мы не можем его простить и выпустить на свободу. Это означало бы, что в Рай-Городе можно убивать безнаказанно.

– И приговорить его к смерти мы тоже не можем, потому как это означало бы, что мы поступаем по принципу «око за око, зуб за зуб».

– Может, назначим ему трудовую повинность – например, ночные работы? – предложил в знак примирения Ив.

Впрочем, он мигом спохватился, смекнув, что предложил глупость, поскольку пекари начинают работать ни свет ни заря.

Тогда Жослина Перес предложила учредить народный суд. Из двенадцати человек, выбранных по жребию.

Сказано – сделано. Разбирательство прошло быстро, потому что никто толком не знал, как подступиться к такому делу. Суд проголосовал за тюремное заключение. И бабочкианцам пришлось спешно строить узилище, чтобы поместить туда осужденного.

Между тем это первое преступление нарушило ощущение всеобщей невинности. Оно как будто легло черным пятном на белую бумагу.

В тюрьме пекарь по вечерам иногда выкрикивал имя своей возлюбленной, им же и убитой.

– Я любил тебя, Люсинда! ЛЮБИЛ!

Однажды Жослина Перес наведалась домой к Иву Крамеру – он как раз кормил Элоди из бутылочки.

– Вот мы и стали опять обычным человеческим обществом. Я в полном отчаянии. Один-единственный дурак испортил все дело.

– Нет. Это потрясающе.

– Что потрясающе – злодеяние?

– А вы чего хотели? Чтобы вокруг вас порхали 144 тысячи невинных ангелочков? Поразительно, что такая беда не случилась еще раньше. Перед нами стоит вопрос: как возродить справедливость, не порождая озлобленности?