Айзек Азимов - Космические течения [litres]

– Уложи и сунь ей соску, чтобы не визжала. Так, теперь с тобой, Джейкоф.

– Слушаю, сэр.

– Ты ведь ответственный малый, я прав?

Туземец, сколько бы лет ему ни было, всегда «малый».

– Да, сэр. – Джейкоф приосанился, сверкнув глазами. – Я – служащий предприятия общественного питания. Изучал математику. Умею делить на многочлен, даже логарифмы «брать».

«Ага, – подумал староста, – показали тебе, как пользоваться логарифмической линейкой, и научили выговаривать умное слово».

Он знавал таких типов. Этот гордился своими «логарифмами», как иной нобиль – космояхтой. Ещё бы! Поляроид в окнах добыт логарифмами, а цветные пластиковые панели кричат об умении делить столбиком. Его презрение к туземным неучам могло сравниться лишь с презрением нобилей ко всем флоринианцам разом, а его ненависть была даже сильнее, ведь ему приходилось жить среди тех, с кем его равняли другие, более удачливые.

– И ты веришь в торжество закона и доброту нобилей. Так, парень? – Староста вновь многозначительно сверился с блокнотом.

– Мой муж – хороший человек, – неуверенно встряла женщина. – У нас никогда не было проблем с законом. И детей ровно столько, сколько положено. Мы всегда…

– Да-да, – отмахнулся Тиренс. – А теперь, парень, послушай меня. Я хочу, чтобы ты составил список всех своих знакомых из этого квартала. Имена, адреса, занятия, нравы. Особенно нравы. Если кто-то склонен к бузе, я хочу это знать. Мы собираемся всё тут хорошенько вычистить, ясно?

– Так точно, сэр. Во-первых, Хастинг, что живёт чуть дальше нас по улице. Он…

– Нет-нет, возьми лист бумаги, сядь вон туда и всё запиши. Всё, что знаешь. И не торопись, я ваши туземные каракули с лупой разбирать не намерен.

– У меня хороший почерк, сэр.

– Вот сейчас и проверим.

Джейкоф уселся корпеть над листком, медленно выводя буквы. Жена заглядывала ему через плечо.

– А ты, – приказал Тиренс девочке, – встань у окна и, если появятся другие патрульные, дай знать. Хочу кое с кем из них потолковать. Сама их не зови, сразу скажи мне.

Наконец-то он мог расслабиться. На краткое время ему удалось отыскать укромную норку в море опасности. В доме было тихо, только громко чмокала малышка в люльке. А если приблизится враг, Тиренса предупредят, и он успеет сбежать.

Теперь он мог сосредоточиться и подумать.

Во-первых, с личиной патрульного пора было кончать. На всех выездах из Города уже наверняка стоят кордоны. И они знают, что он не сможет воспользоваться ничем сложнее диамагнитного скутера. Совсем скоро до заскорузлых мозгов патрульных дойдёт: найти беглеца они могут, лишь обойдя квартал за кварталом и обыскав все дома.

А едва до них это дойдёт, начнут они, естественно, с окраин к центру. Дом Джейкофа обыщут одним из первых, так что рассиживаться Тиренсу тут некогда.

До сих пор патрульная форма была полезна. Местные не задавали вопросов, даже не вглядывались в бледное флоринианское лицо. Взгляд им застил серебряно-чёрный мундир.

Вскоре идущие по его следу ищейки сообразят и это. Тогда местным жителям будет отдан приказ сообщать обо всех патрульных, которые не смогут предъявить надлежащие документы. В особенности – о светлокожих блондинах. Всем настоящим патрульным выдадут временные идентификационные карточки. За Тиренса назначат награду. Даже если лишь одному из ста флоринианцев достанет смелости потребовать документы у сомнительного патрульного, этого будет достаточно.

Маску патрульного придётся снять.

Так, с этим ясно. Теперь следующее. Отныне нигде на планете Тиренс не будет чувствовать себя в безопасности. Убийство патрульного карается смертью. За ним будут гоняться и через пятьдесят лет – если, конечно, ему удастся протянуть столько. Значит, с Флорины пора убираться.

Как?

Положим, один день он ещё протянет: если судьба расщедрится, патрульные проявят максимум тупости, а самому Тиренсу очень повезёт. С другой стороны, это – его преимущество: двадцатью четырьмя часами жизни вполне можно рискнуть. Следовательно, Тиренс способен пойти на такое, что не придёт в голову ни одному здравомыслящему человеку.

Он встал.

– Я ещё не закончил, сэр. – Джейкоф поднял голову. – Я пишу очень аккуратно.

– Давай сюда, чего ты там понаписал. – Тиренс взглянул на поданный листок. – Ладно, достаточно. Если к тебе зайдут другие патрульные, не вздумай докучать им и говорить, что уже подал нужные сведения. Они спешат и могут дать тебе другие задания. Кстати, никто из них сюда не идёт?

– Нет, сэр, – откликнулась девочка у окна. – Выйти на улицу посмотреть?

– Не надо. Скажи-ка лучше, где здесь ближайший лифт?

– В четверти мили налево от нашего дома, сэр. Вы можете…

– Да-да, открой дверь.

Патруль вывернул из-за угла как раз в тот миг, когда за Тиренсом закрылась дверь лифта. Сердце бешено колотилось. Облава, похоже, началась. Ищейки висели у него на хвосте.

Минуту спустя он, со всё ещё бьющимся сердцем, вышел из лифта в Верхнем городе. Здесь укрытий не будет. Ни тебе толстых опор, ни надёжной крыши над головой.

Тиренс чувствовал себя чёрной точкой, двигающейся среди разноцветья зданий. Он был у всех на виду. Казалось, на него указывает огромная чёрная стрелка.

Патрулей не было. Нобили смотрели сквозь него. Если для флоринианца патрульный – это ходячий ужас, для нобилей он – никто. Что может сейчас спасти ему жизнь.

Представление о Верхнем городе у Тиренса было смутным. Где-то здесь находился городской парк. Самым логичным было бы спросить дорогу. Или подняться на какое-нибудь высокое здание и оглядеться. Первое исключалось: патрульные не нуждались в путеводителях. Второе было рискованным: внутри помещения его форма будет слишком бросаться в глаза.

Он просто двинулся вперёд, руководствуясь туманными воспоминаниями о мельком увиденной когда-то карте Верхнего города. И не ошибся. Через пять минут показался парк. Это был искусственный оазис зелени площадью около сотни акров. На Сарке парк имел довольно скандальную репутацию – он славился не только буколической [1] Отсылка к жанру поэзии (древнегреч. bukolos, что означает «пастух») – сельский, безмятежный (Прим. ред.). идиллией, но и ночным разгулом. Коренные флоринианцы, каким-то чудом прознавшие о парке, представляли его раз в десять больше по размеру, чем он был на самом деле, и в тысячу раз роскошнее.

В реальности это был просто приятный уголок. В мягком климате Флорины он зеленел и цвёл круглый год. Лужайки, деревья, каменные гроты. Небольшой пруд с рыбками и пруд побольше, где могли плескаться дети. По вечерам, пока не начинался дождь, зажигалась иллюминация. Именно в это время парк был особенно оживлён. Танцы, трименсиональные шоу, парочки, бродящие по извилистым тропинкам.