Федор Березин - Очень далекий космос

Безусловно, определенную роль играет малоизвестная внешнему наблюдателю-костоправу внутренняя сущность полена. В самом деле, уже от природной сущности зависит, трухляво ли полено и наличествуют ли в его тоновом характере неподда- ющиеся психо-коррекции сучки.

Однако это все в философско-надувательс... выдутом через худо-образы плане. А что же относительно сюжетной рвано- крученности? Тут свои подводно-выверенные рифо-камни.

Сам Бурротилло - полено как полено. Даже после снятия стружки и обработки паяльной лампой. Однако уже в перво- главости романа чувствуется, что внутри у Бурротилло сидит довольно прочный гвозде-стерженек. Ибо, в самом деле...

Не успел опохмелившийся по случаю окончания тяжелой плотницкой пятницы Папа Карлоло дойти назад до своего жилого подвальчика, как у родного порога его уже дожидалась почто- повесточка из местно-микрорайонного домоуправления о досрочно-бессрочном выселении в связи с ярым нарушением обще- правил пожаро-безопасности городских застроек. Что с того, что Папа Карлоло может всем и каждому растолковать, что очаг на площадке его жилого подвальчика всего лишь нарисованный? Повесточка - есть повесточка, с ней не поспоришь. Кого, в конце- концов, волнует, что Папа Карлоло ровно за два часа до того прикупил букварик, продав свой собственный бушлатик? И да, конечно, отныне выселившемуся из подвальчика Папе Карлоло придется переживать холода на железнодорожном вокзале без оного бушлатика. Там уж он вволю надумается о том, стоило ли оно того. Нет, даже не строгание полена как такового (кто из нас когда-то, сдуру, чего-нибудь такое не настрогал впопыхах?). А по поводу букварика. Ведь по причинно-следственной связи, не приволоки он букварик, родимый геномодифицированный Бурротилло не выучился бы грамотке. А, не выучившись грамотке, он бы не сумел настрочить на Папу Карлоло жалобу домоуправу, которую к тому же срочно и приватно переправил посредством знакомого голубя.

Полено-мальчиша Бурротилло вполне можно понять и даже простить. С одной стороны, по малолетству он, может быть и правда, не сильно отличает нарисованный огонь от настоящего. Но, с другого ракурса, ему явно не откажешь в дальнозоркой предусмотрительности. Может быть, сам по себе Папа Карлоло и не занимает много места в подвальчике - ведь от него порой даже есть толк. То, что он время от времени стучит своими стамесками без продыху, тоже можно пережить. Гораздо более волнительно то, по какому поводу он шелестит этим своим рубанком и разбрасывает там и тут крученую стружку. В этой своей подозрительной неутомимости, особенно после посещения трактирчика по пятницам, он, чего доброго, отчебучит что-то из ряда вон. В конце концов, лишенный столярных инструментов и подвальной мастерской Папа Карлоло уж точно не сорвется в новый творческий зуд. И мальчишу Бурротилло вовсе не импонирует рождение на плотницком станке, да еще в тесноте под-лестничной скученности, очередных гено-модифицированных братиков и сестричек - в подвальчике и так не продохнуть от стружки.

Итак, благоразумно-предусмотрительно обзаведшись собственным, очищенным от соседей жилищем - включая назойливого сверчка, - Бурротилло решает посетить окружающий мир. Ведь тот, и вправду, уже чуточку заждался его вторжения в жизнь. Всяческое ежеутреннее посещение церковно-приходской школы (право, занятие не актуальное) разумно решает Бурротилло. Ведь жизнь - сама по себе школа, и познавать ее надо с самого нутра.

Первым, нагло вторгшимся из внешнего мира в мир Бурротилло, оказался безымянный мальчик-толстячок, наивно представляющий себя кем-то вроде взрослеющего не по дням, а по часам мультимиллиардера Анасиса. За пять монеток он прикупил у Бурротилло букварик и красно-горошечную, сотканную Папой Карлоло рубашечку. В своем недалеком (как выяснилось) прогнозировании он полагал, что проделал просто-таки выдающуюся сделку. Ага! Не тут-то было. Прибыв через считанные часы домой, и даже не успев протереть губы от цветастых кремов поглощенных пирожных, прикупленных за выручку от перепроданного на толкучке букварика, он нос к носу сталкивается с неумолимой расплатой, то есть со своими, досадно приунывшими от присутствия на всех этажах коттеджа полицейских папой и мамой. Иск, поступивший все той же голубиной почтой в городской суд от Бурротилло, вроде бы не слишком серьезен... Это по поводу букварика. Там всего лишь легкое жульничество несовершеннолетнего сынка с целью мелкой же наживы. Но вот на счет горошечно- красной бумажной рубашечки - тут все гораздо хуже. Раздевание малолетнего на улице попахивает домогательствами определенного вида и даже насилием над неокрепшей поленной душой. К тому же, папочка, не сдержавшись, сразу же по прибытию отвешивает любимому сыно-чаду увесистого «леща», что тут же служит веским доводом для лицезреющей дело полиции о присутствии в данной семье неприкрытого насилия над собственными деторожденными несовершеннолетиями. Мелким штрафом и, тем более, взяткой тут уже не отделаться.

В общем, изрядно поднаторевший в жизни после инцидента Бурротилло - с возвращенным буквариком, а также неотъемлемой денежной компенсацией за моральный ущерб, не говоря уж о новом костюмчике от Кордэна, возвернувшимся взамен утраченной горохово-красной рубашеночки, - смело и уверенно идет по жизни дальше. Кое-кто из окружающего пространства не совсем правильно реагирует на его новые брючки и пиджачок. То есть чрезмерно алчно реагирует. Наивные...

Нет, все-таки не люди. Лиса Кларисса и котофей Базили.

Прикинувшись плотничными сослуживцами Папы Карлоло, - которого они, между прочим, и в самом деле иногда встречали вблизи вокзальной ночлежки и даже не единожды осматривали его и без того стерильные в плане денежной массы карманы, - данные звере-товарищи решают проделать аналогичную краже- операцию и с дерево-отпрыском Карлоло - Бурротилло. Для зачина - и для общего изящества замысла - они заманивают наивного геномодифицированного мальчиша в кегель-бар, где для начала закатывают пир горой, а после, и по сговору с кегель-трактирщиком, подсовывают ему вместо кеглей обглоданные кости, кои забрасывают в обобществленный горшок (на свое горе, как выясняется впоследствии).

В самом деле, несколько позже, по письменному наушению все того же мальчиша Бурротилло, обоих зверушек - и лису Клариссу, и котофея Базили - привлекают в суд за убийство. Кого бы вы думали? Вот именно - все того же Бурротилло. Да, в свое время они действительно после кегле-бар-трактирных похождений пытались несколько притопить в пруду мальчиша-полено, но ведь...

«... не получилось же! - оправдывается на суде неожиданно прозревший котофей Базили. - Оно же... это... не тонет вовсе!»