Василий Воронков - Синдром отторжения

– Что, на ваш взгляд, является самым важным для оператора? – спросил наконец он.

– Умение сосредоточиться на поставленной задаче. И работа в команде.

Я чувствовал себя как студент, не успевший толком подготовиться к важному экзамену.

– А как насчет умения принимать решения? – хмыкнул долговязый. – Быстро, с учетом самых разнообразных факторов, используя творческое мышление – то, что никогда не сделает машина.

– Вот как раз для этого мне и нужно сконцентрироваться, – сказал я.

Долговязый рассмеялся.

– Ладно. – Лысый все еще стоял рядом с неоновым столом. – Пришло время для самого сложного вопроса.

Я невольно заерзал на стуле.

– Если не оператор космического корабля, то – кто? Положим, не будет у вас возможности поступить по специальности. В нынешние времена – это, к сожалению, вполне реальный расклад. Но образование у вас хорошее, есть и другие варианты. Так что вы выберете?

– А такой вариант, как вечно ходить к вам на собеседование будет принят в качестве ответа? – спросил я.

Я все говорил неправильно.

Я заблуждался.

Сейчас я понимаю это, но не понимаю, почему меня взяли.

Везение?

Как можно считать везением чью-то смерть – я ведь так никогда и не спросил, что случилось с моим предшественником, с тем, чье место я тогда занял.

А может, всего этого и не было? Двенадцать, двенадцать, двенадцать. Подтвердила бы Таис мою историю? Если бы еще разговаривала со мной…

Я сидел на затянутой полиэтиленом кровати, не решаясь подняться.

От яркого света болела голова. Воздух в камере пах хлором и обжигал гортань при каждом вздохе, а правое плечо нарывало, как при инфекции.

Я помню все слишком хорошо, чтобы это было лишь бредом, родившемся в тот миг, когда произошла авария в нейроинтерфейсе. Я помню себя. Я знаю.

Но в то же время иногда мне кажется, что на самом деле я не помню ничего.

Эти люди, эти лица, упорно ускользающие из памяти, – я знал их несколько лет назад, но вспоминаю так, словно мы не виделись столетие.

Только одно лицо я помню хорошо.

Лида.

Я уперся руками в кровать, намереваясь подняться, но остановился.

Я помню. Первое назначение. Первый полет с Земли. Первый корабль, на котором я полетел.

Первый корабль назывался «Сфенел».

Это было пассажирское судно, которое до венерианского кризиса занималось коммерческими рейсами, а потом перешло под управление государственного НИИ и стало перевозить невезучих научных сотрудников, годами курсируя между Землей, Меркурием и Марсом.

Я попал на рейс до Меркурия.

Первый пилот – высокий, рыжий, с редеющими на затылке волосами – был похож на простоватого деревенского паренька, который отправился в большой город на заработки и неожиданно, по воле безумного случая, стал космонавтом.

– Первый раз? – спросил он, когда мы готовились к старту, хотя наверняка подробно изучал мое досье.

Я промычал в ответ что-то нечленораздельное. Губы пересохли, мне хотелось пить, а дышал я как при воспалении легких.

– Волнуешься? – продолжал пытать меня пилот.

Я замялся, не зная, как ответить.

– Волнуюсь, – признался я.

– Молодец, – удовлетворенно сказал пилот, устраиваясь в кресле.

– Молодец, что волнуюсь? – спросил я.

– Молодец, что признался, – ответил пилот.

Он выглядел лишь немногим старше, однако вел себя с показной небрежностью опытного пилота, отлетавшего на межпланетных кораблях уже тысячи часов.

– Ну, чего, – сказал он, – готовность, как говорится, номер один. Погодка сегодня нелетная, так что мы на поводке.

– Опять? – скривился штурман, сидевший рядом со мной.

– Опять-опять, – сказал пилот. – Так что расслабьтесь и получайте удовольствие.

– Что значит на поводке? – спросил я, но мне не ответили.

Первый пилот молча пристегнул ремень.

Я сидел в кресле, задержав дыхание. Загорелся один из индикаторов на панели, я машинально подался вперед, чтобы проверить показания приборов – и тут корпус корабля неистово затрясся. Почему-то сработали аварийные преднатяжители и ремни безопасности болезненно врезались мне в грудь, а я судорожно вцепился в подлокотники кресла, которое скрипело и пошатывалось, как на безумном аттракционе, когда у тебя чуть не выворачивает весь кишечник наизнанку. Раздались гулкие размашистые удары – казалось, кто-то пытается раздробить стонущие переборки ракеты гигантским отбойным молотком.

– Пошло, – удовлетворенно протянул первый пилот.

Через секунду удары сменились ревом. Пилот что-то говорил, не обращая внимания на тряску и нарастающий рокот, но я ничего не слышал и лишь видел, как беззвучно открывается его рот, обнажая кривые неухоженные зубы. Он подмигнул мне, а потом зачем-то потянулся к приборной панели.

Меня прижало к креслу.

На грудь давило – воздух в отсеке неумолимо тяжелел с каждой секундой. Потемнело в глазах. Рев двигателей стал глуше. Кто-то в рубке продолжал говорить – с неправдоподобным спокойствием, как робот. Доносились сдавленные голоса, но я не различал ни единого слова. Кресло неустойчиво покачивалось и похрустывало, как изломанный хребет. Подлокотники дрожали. Ремни безопасности обхватывали внахлест, не давая пошевелиться.

Я попытался вздохнуть, но вместо этого захрипел, хлопая ртом, точно выброшенная на берег рыба.

А потом все прекратилось.

Двигатели отрубились внезапно, как при аварии в энергетической сети. Включилась автоматическая диагностика – огромные иллюминаторы в рубке затопила электронная тьма, и по ним побежали строчки системной трассировки.

– Ох, круто нас сегодня вывели! – причмокнул языком первый пилот, глядя в экран. – Почти шесть. Кто там в центре развлекался, интересно?

– Шесть «же»? – пробормотал я, пытаясь отстегнуться.

– Неплохо для первого раза, да? – подмигнул мне пилот и тут же покачал указательным пальцем. – Погоди! Нас еще не отпустили. Сначала выведут на орбиту, а уже потом…

Со всех сторон, из металлической скорлупы рубки, послышалось едкое шипение, похожее на утечку газа. Я взволнованно завертел головой, но все остальные были спокойны.

– А вот тут они не торопятся, – хмыкнул первый пилот.

– Иллюминаторы, – начал я, показывая на светящуюся модель корабля, которая вращалась по часовой стрелке, как в обучающем фильме.

– Хочешь полюбоваться видом? Пожалуйста!

Он коснулся кнопки на приборной панели, изображение с иллюминаторов исчезло, но нас по-прежнему окружала темнота.

– Отличный ракурс, не правда ли? – рассмеялся первый пилот.

Темнота.

У меня похолодели руки.

Пилот вернул изображение на один из иллюминаторов – наш корабль выглядел теперь как маленькая зеленая ракета из компьютерной игры, перечеркнутая расходящимися векторами.