Ким Робинсон - Марсианская трилогия

— Когда-нибудь Влад вырастит тебе новый палец, — сказал он, взял её кулак и разжал его. Затем взял её руку в свою, и так они двинулись дальше. — Здесь мне вспоминается дендрарий в Севастополе, — добавил он.

Мм, — произнесла Надя, не особо его слушая, сосредоточившись на тепле его руки, на их тесно сплетенных пальцах. У него тоже сильные руки. Ей пятьдесят один год. Она полная невысокая русская женщина с седыми волосами, строитель с недостающим пальцем. Ощущать тепло чужого тела было так приятно. Ей чудилось, будто это длится целую вечность, и её кисть впитывала это чувство, словно губка, пока её не стало покалывать, и вся рука наполнилась его теплом. Должно быть, ему такое казалось странным, и она отвела руку.

— Я рада, что ты здесь, — сказала она.

Пребывание Аркадия в Андерхилле напоминало час перед бурей. Он заставил людей поразмыслить над тем, что они делали, какие привычки завели необдуманно, и под этим новым давлением одни стали более замкнутыми, другие — более агрессивными. Все непримиримые разногласия приобрели несколько большую напряженность. Естественно, это касалось и вопроса терраформирования.

Теперь спор об этом разгорался не от случая к случаю, он перерос в непрерывный процесс, став темой, которая то и дело поднималась во время работы, за едой и перед сном. К ней могло привести что угодно: вид белого столбика дыма над Чернобылем, прибытие роботизированных марсоходов, нагруженных водным льдом с полярной станции, облака в предзакатном небе. Увидев одно из этих или многих других явлений, кто-нибудь мог воскликнуть: «Это добавит в систему несколько единиц температуры!» или «Как этот гексафторэтан хорошо подходит для атмосферы теплиц!», после чего как правило следовало обсуждение технических сторон проблемы. Иногда тема повторно всплывала вечером в Андерхилле, переходя из технического русла в философское и иногда приводя к продолжительным и горячим спорам.

Дебаты, разумеется, не ограничивались одним только Марсом. Свои позиции по этому вопросу высказывали также в Хьюстоне, Байконуре, Москве, Вашингтоне и управлении ООН по делам Марса в Нью-Йорке, равно как и в правительствах, редакциях газет, залах заседаний правления корпораций, университетских кампусах, барах и домах по всему миру. В спорах на Земле многие стали использовать имена колонистов как условные обозначения различных позиций, и сами колонисты, следя за земными новостями, видели, как люди говорят, что поддерживают позицию Клейборн или одобряют программу Расселла. Это напоминание об их огромной популярности на Земле, о том, что они были персонажами бесконечного драматического телесериала, всегда казалось им странным и заставляло чувствовать себя неуютно. Став участниками массы телерепортажей и интервью, последовавших за посадкой, они постарались забыть о непрерывных видеопередачах, погрузившись в повседневную действительность своих жизней. Но камеры продолжали снимать и отправлять записи домой, а многие люди на Земле стали поклонниками шоу.

Итак, почти у каждого сформировалось своё мнение. Опросы показывали, что больше всего голосов имела программа Расселла — так неофициально назывался план Сакса терраформировать планету всеми доступными способами. Но меньшинство, которое поддерживало позицию невмешательства Энн, более пылко отстаивало свои убеждения и требовало немедленного применения принципа Антарктиды, а заодно и всех земных принципов охраны окружающей среды. Тем временем опросы по другим темам показывали, что люди в основном восхищались Хироко и её фермой, тогда как другие называли себя сторонниками Богданова: Аркадий отправлял домой много видео с Фобоса, и это было хорошее видео — настоящее зрелище, демонстрирующее архитектурное и инженерное искусство. Новые гостиницы и торговые комплексы на Земле уже подражали некоторым особенностям строений Фобоса, возникло даже новое архитектурное направление — богдановизм. Также Аркадий пробуждал интерес и в представителях движений, взывающих к социальным и экономическим реформам мирового порядка.

Но центром почти всех этих дебатов было терраформирование, и разногласия колонистов по этому поводу становились достоянием самой широкой общественности. Некоторые избегали камер и отказывались давать интервью.

— Я приехал сюда как раз ради того, чтобы избавиться от всего этого, — заявил однажды Ивао, помощник Хироко, и отдельные колонисты с ним согласились.

Многие к вниманию земной публики относились безразлично, а кому-то оно даже нравилось. Еженедельная передача Филлис, к примеру, транслировалась по всему миру на двух христианских кабельных каналах, а также в аналитических программах. Становилось очевидным, что большинство людей и на Земле, и на Марсе уже считало терраформирование неизбежным. Оно было делом времени и ресурсов. И среди самих колонистов эта точка зрения широко распространилась. Лишь немногие оставались солидарны с Энн — это, разумеется, Саймон, возможно, Урсула и Саша, возможно, Хироко, в некотором роде Джон и теперь уже в некотором роде Надя. На Земле этих «противников» было больше, но они всегда придерживались своего мнения умозрительно, в порядке эстетического суждения. Сильнейшим их аргументом — его же Энн особенно часто подчёркивала в своих сводках для землян — служила вероятность существования местной жизни.

— Если на Марсе есть жизнь, — говорила Энн, — резкое изменение климата уничтожит её. Мы не можем вмешиваться в ситуацию до тех пор, пока факт её существования остаётся неизвестным. Это ненаучно и, что ещё хуже, аморально.

Многие были с этим согласны, в том числе научное сообщество, которое имело влияние над УДМ ООН, уполномоченным контролировать деятельность колонии. Но Сакс, едва услышав этот аргумент, начинал часто моргать.

— На поверхности признаков жизни нет, — мягко возражал он. — Если она и существует, то, полагаю, разве что в вулканических кратерах. И даже если она там есть, мы можем искать её десятки тысяч лет и никогда не найти. Причём не исключая возможности, что её нет там, где мы ещё не искали. Поэтому ждать, пока мы убедимся, что там нет жизни, — в этом заключалась наиболее общепринятая точка зрения среди сторонников программы, — по сути, означает ждать вечно. Ради малой возможности, которой терраформирование на самом деле вообще не грозит.

— Разумеется, грозит, — возражала Энн. — Может, не сразу, но рано или поздно вечномерзлых районов не станет, и в гидросфере произойдёт движение, а потом её погубят более тёплая вода и земные формы жизни, бактерии, вирусы, водоросли. Это может произойти не сразу, но случится непременно. А пойти на такой риск мы не можем.