Ким Робинсон - Марсианская трилогия

И так со всеми их мечтами. Марс был мёртвой планетой. Айлин провела ботинком по застывшей грязи и всмотрелась влажными глазами в розоватый песок. Все мертво. И таков её дом – мёртвый Марс. Даже нет, не мёртвый – это означало бы, что он когда-то жил и погиб. Просто… ничто. Красная пустота.

Они свернули в главный каньон. Далеко внизу виднелся их шатёр, и казалось, он был готов в любое мгновение скользнуть ещё ниже по склону. Вот вам и признак жизни. Айлин мрачно усмехнулась. Снаружи её костюма было сорок градусов ниже нуля, а воздух вовсе и не был воздухом.

Роджер торопился вниз впереди всех – явно, чтобы включить в шатре воздушную систему и отопление или вытянуть оттуда тележку для дальнейшего спуска по каньону. Айлин всю жизнь прожила при неестественной марсианской гравитации, а Роджер прыгнул в большую борозду, словно во сне, не подскакивая по-газельи, как Джон или Доран, а по прямой – по самой эффективной траектории, будто в некоем балете камней, который благодаря своей простоте казался лишь изящнее. Айлин это нравилось. Теперь человек, думала она, смирился с абсолютной безжизненностью Марса. Он казался ей домом человека. Ей вспомнилась старинная фраза: «Мы встретились с врагом, и он – это мы» [11]. И ещё что-то из Брэдбери: «Это были марсиане… Тимоти, Роберт, Майкл, мама и папа» [12].

Задумавшись, она последовала за Клейборном вниз по каньону и попыталась сымитировать тот прыжок.

– Но когда-то на Марсе была жизнь.

Тем вечером она наблюдала за ним. Иван и Доран говорили с Шерил; Джон куксился на своей койке. Роджер болтал с обоими Мицуму, которым так нравился. На закате, когда все приняли душ (к тому времени они уже переставили шатёр на ровное место), он голый подошёл к своей огороженной спальне, и простой ониксовый браслет, что он носил на левом запястье, вдруг показался Айлин самым красивым из украшений. Она осознала, что смотрела на него почти так же, как Джон и доктор смотрели на неё, и залилась краской.

После ужина все заняли койки и затихли. Роджер продолжал рассказывать свои истории Мицуму и Айлин. Она никогда ещё не слышала, чтобы он так много говорил. С ней он до сих пор немного язвил, но в его улыбке теперь было нечто иное. Она следила за его движениями… и вздыхала, сердясь на себя. Не от этого ли она хотела уйти, когда отправилась в эту экспедицию? Неужели ей в самом деле снова было нужно это чувство, этот возрастающий интерес?

– Они так и не могут решить, содержатся ли какие-то ультрамалые нанобактерии в коренных породах. В научных журналах постоянно публикуют то одни, то другие доводы. Они могут быть такими мелкими, что мы никак их не увидим. Есть сообщения о загрязняющем бурении… Но я не думаю, что это правда.

И все же он явно отличался от всех мужчин, с которыми она общалась последние несколько лет. Когда как все ушли спать, она сосредоточилась на этом различии, этом его свойстве. Он был… марсианином. Представителем той чужой формы жизни, и она хотела его так, как никогда не хотела никого из своих предыдущих любовников. Миссис Мицуму улыбалась им так, будто видела, что между ними что-то происходит – что-то, что она заметила уже давно, когда они, Айлин и Роджер, постоянно пререкались друг с другом… Земная девушка хочет зрелого марсианина. Она усмехнулась сама себе, но это было действительно так. Она продолжала выдумывать истории о том, как заселить планету, продолжала влюбляться – вопреки своей воле. И хотела что-то с этим поделать. Она всегда жила согласно изречению Эйлерта: «Если чувство тобой не движет, значит, оно ненастоящее». От этого у неё тоже случались неприятности, но она об этом забывала. Завтра им предстояло выйти к небольшому поселению, служившему конечной точкой экспедиции, и тогда такого шанса уже не будет. Целый час она размышляла над этим, оценивая взгляды, что он бросал на неё в тот вечер. А как оценить взгляд инопланетянина? Ладно, он был человеком – просто приспособившимся к Марсу так, как хотелось бы ей, – и что-то в его глазах было совсем человеческим, очень понятным. На фоне чёрного неба вырисовывались чёрные же холмы, и сверху на них светила двойная звезда, Земля с Луной, – дом, где она никогда не была. Сразу чувствовалось, какое здесь одинокое место.

Что ж, застенчивой она никогда не была, но все же предпочитала такое сближение, при котором сама поощряла знаки внимания, а не делала их. Поэтому, когда она поднялась со своей койки и натянула шорты и рубашку, её сердце стучало, как барабан. На цыпочках она пробралась к панелям спальни Роджера, думая о том, что удача сопутствует храбрым, и, скользнув между панелями, оказалась перед ним.

Он сел; она прикрыла ему рот рукой. Она не знала, что делать дальше. Её сердце билось как никогда сильно. Это навело её на кое-какую мысль – она наклонилась и прижала его голову к своей груди, чтобы он почувствовал биение сердца. Он посмотрел на неё, притянул к себе на койку. Они поцеловались. Что-то прошептали. Койка была слишком узкой и скрипучей, поэтому они переместились на пол – улеглись рядом, продолжая целоваться. Она чувствовала его, прижавшегося к её бедру, – подумала: будто марсианский камень. Они шептали друг другу какие-то слова, так плотно прижимаясь губами к самым ушам, что чудилось, в них звучали наушники. Оказалось, было трудно не шуметь, занимаясь любовью, исследуя этот марсианский камень, будучи исследуемой им… На какое-то время она совершенно забылась, а когда пришла в себя, её била дрожь – будто испытала шок, подумалось ей. Сейсмология секса. Он же, словно прочитав её мысль, радостно шепнул ей на ухо:

– Наверное, нас уже зафиксировали ваши сейсмо-графы.

– Да, было хорошо, – мягко рассмеялась она. – Даже Земля сдвинулась с места.

– На несколько тысяч километров, – с трудом сдерживаясь, хихикнул он.

Подавить смех было труднее, чем звуки любви.

Скрыть подобное происшествие в группе – не говоря уже о шатре, – тем более столь малочисленной, конечно, невозможно. Поэтому следующим утром Айлин поймала несколько острых взглядов от Джона, немного улыбок от миссис М. Утро выдалось ясным, и, сложив шатёр в тележку, они двинулись в дорогу. Айлин шагала, насвистывая себе под нос. Когда они спустились к просторной ровной поверхности на дне устья каньона, они с Роджером вышли на свою частоту 33.

– Ты правда думаешь, что эта вымоина не будет выглядеть лучше с какими-нибудь кактусами и шалфеем, например? Или если тут прорастет трава?

– Да, мне нравится как есть. Видишь вон пятиугольник из скал? – Он указал пальцем. – Красиво, да?

Благодаря радиосвязи они могли идти вдали друг от друга и продолжать общение, и никто не знал, что они разговаривали. И они общались. Все говорили о том, что было важно для них, – о ясности выражения мыслей, о быстроте чувств, о внимании к мирам других, о вере в эти миры. Говорили об этом и о другом, но и сами их миры иногда оказывались связаны самыми обычными, простейшими вещами.