Ким Робинсон - Аврора

– А ты хочешь это сделать?

Долгая пауза.

– Не знаю.

– Джучи.

– Фрея. Ну, я мог бы… Но у меня не так много причин жить. Хотя я и мог бы. Увидеть бы окончание вашей истории.

Фрея снова надолго замолчала; две минуты, три…

– Хорошо, – сказала она. – Давай я поговорю об этом с людьми.

Она начала снова странствовать по кольцу и разговаривать с людьми. Все это время она, как и все остальные, собирала информацию о том, что представляла собой гибернация. Сначала от Джучи, а затем все больше и больше – из подборок новостей и в радиосигналах из Солнечной системы, из ее слабого информационного облака, которое рассеивалось в межзвездном пространстве. Многие корабельные медики взялись за изучение процесса. Арам и команда биологов также старались вникнуть в суть. К счастью, лабораторных мышей, которые не были съедены, осталось достаточно, чтобы проводить все необходимые эксперименты.

Арам заметил, что слово «гибернация» было не самым подходящим термином, потому что оно подразумевало зимнюю спячку, а им нужно было впасть в нее надолго. Люди называли процесс по-разному: «гипернация», «временное прекращение функций», «гипергибернация», «состояние метаболической супрессии», «торпор» или «холодный покой», в зависимости от того, какой его аспект обсуждался в тот момент. Было очевидно, что он требовал вовлечения широкого круга физических процессов. То, что обнаружил Джучи, было лишь отправной точкой их охоты за информацией. Потом им приходилось долгими часами работать в лабораториях за всевозможными экспериментами. Работали всегда на голодный желудок, а после каждого приема пищи сидели и смотрели в пустые тарелки – в иных обстоятельствах такие порции сошли бы за закуску. А так они становились голодны уже сразу после еды.

Охлаждение – главный пункт процесса гибернации – не замораживало ткани, но опускало их температуру до нуля или ниже. При этом ткани защищались морозостойкими элементами, поступающими внутривенно. До какого уровня тело можно было замораживать, не приводя к повреждению клеток, и как долго – еще предстояло выяснить. Арам, однако, не был уверен, что они сумеют сформулировать четкие ответы на вопросы.

– Придется взять и попробовать, – сказал он однажды вечером за столом, покачав головой. Долговременные эффекты любых метаболических супрессий, разумеется, были неизвестны, как лучшее, что у них было, – это данные о российских гибернавтах, пробывших в этом состоянии не дольше пяти лет. Значит, требовалось провести эксперимент и в этом отношении.

Спорные вопросы, которые у них возникали, часто касались Универсальной минимальной скорости обмена веществ – самой медленной допустимой скорости метаболизма, которая была примерно постоянной для всех земных созданий, от бактерий до голубых китов. Снижение метаболизма у любого вида не могло опускаться ниже этой минимальной скорости – но с другой стороны, она была очень невелика. Поэтому казалось, что теоретическая возможность этого существовала – что можно было ввести людей и их внутренние микробиомы в очень замедленное состояние, которое поддерживалось бы на протяжении долгого времени и не вызывало болезненных последствий. Состояние это подразумевало замедленный сердечный ритм (брадикардию); сужение периферических сосудов; существенное снижение частоты дыхательных движений; очень низкую внутреннюю температуру тела с предохранением от замерзания с помощью специальных препаратов; биохимическое замедление; биохимические капельницы; антибактериальные средства; периодическое удаление накопленных отходов, а также различные физические переключения и манипуляции, достаточно незаметные, чтобы не разбудить организм, но тем не менее весьма важные. Некоторые из этих эффектов достигались просто охлаждением, но чтобы не допустить смертельной гипотермии, требовалось создать противодействие в виде целого коктейля препаратов, которые они еще продолжали разрабатывать. Эксперименты российских гибернавтов позволяли предположить, что новосибирские ученые вывели некую смесь и выработали определенные параметры, которые позволяли достигать нужных результатов.

Теперь на корабле занимались тем, что вводили в торпор мышей и более крупных млекопитающих, которых еще не съели. Но их положение было таковым, что они не располагали большим количеством времени, чтобы сделать много выводов из своих экспериментов. Учитывая их ограничения, лучшими данными, что у них имелись, должны были остаться данные исследований в Новосибирске.

Еще одним поводом для тревог у них было то, что им придется ложиться в спячку голодными и с пониженным весом. При естественных гибернациях млекопитающие обычно набирали вес, прежде чем впасть в спячку, отъедаясь так, что заплывали жиром, который становился у них метаболическим топливом на этот период. Но для пассажиров корабля это было невозможно. Каждый взрослый потерял в среднем 14 килограмм, и, чтобы набрать вес, у них просто не было еды. Поэтому начинать гибернацию они были вынуждены с дефицитом в этом отношении, но все равно надеялись пролежать в ней более столетия. Казалось, у них мало шансов на успех.

Тогда Джучи предложил периодически добавлять во внутривенную капельницу нутриенты – в достаточном количестве, чтобы поддерживать метаболическую функцию на минимальном уровне, но не в таком большом, чтобы пробудить организм. Также он предложил изометрические и массажные режимы – чтобы их обеспечивали роботы, встроенные в каждую кровать, с помощью электрической и физической стимуляции, но опять же не допуская пробуждения. Те же, кто в это время останется бодрствовать, – или хотя бы ИИ корабля, если все будут спать, – могли бы управлять и отслеживать все процедуры, наладив их таким образом, чтобы для каждого гибернавта соблюдался его идеальный гомеостатический уровень, как можно более близкий к Универсальной минимальной скорости обмена веществ. Этот уровень будет у всех немного разный, но в целом для его достижения необходим один и тот же комплекс процессов, которые можно отслеживать и регулировать. И как только эксперимент начнется, у них появится предостаточно времени, чтобы изучить все эти процедуры.

– Что ж, – произнес однажды вечером Арам, – если мы на это решимся, кто на это пойдет? Кто ляжет в спячку, кто останется?

Бадим покачал головой.

– Это плохая мысль. Как спуститься на Аврору.

– Только наоборот, да? Потому что если останетесь бодрствовать, то надо будет добывать еду, и даже если получится, все равно состаритесь и умрете. И не будет никого, кто бы вырос и вас заменил.

Они решили не продолжать этот разговор тем вечером – он будил слишком сильные тревоги. Но в своих путешествиях по биомам, где Фрея по-прежнему занималась проблемами с урожаем, она вскоре обнаружила, что этот же вопрос вырисовывался в тяжелую проблему – худшую, чем последовательность спуска на Аврору, и, может даже, столь же серьезную, как та, что вызвала на борту раскол.