Ким Робинсон - Аврора

За своим занятием она начала формулировать возможное решение, которое предложила однажды вечером, когда к ним зашел Арам.

– Все уйдут в спячку. Корабль о нас позаботится.

– Правда? – переспросил Бадим.

– Рано или поздно это случится. Сейчас уже без разницы. Корабль наблюдает за собой, за биомами, за людьми. А если мы уйдем в спячку, никто не будет голодать, никто не заболеет, никто не умрет от старости. Корабль может использовать это время, чтобы систематически передвигаться по биомам и приводить их в порядок. Выключить их и перезапустить. Тогда, если гибернация не сможет продлиться достаточно долго, либо, наоборот, все получится и мы приблизимся к Солнечной системе, мы проснемся на подновленном корабле, с некоторыми запасами еды, с восстановленной популяцией животных.

Губы Арама были плотно сжаты, а лицо выражало крайнюю степень сомнения, но при этом он едва заметно закивал.

– Это решило бы некоторые проблемы. Нам не пришлось бы выбирать, кто ложится, а кто нет, и у нас появилась бы некая стратегия выхода на случай, если биомы оздоровятся, а гибернация не сработает. Или даже если сработает.

– Интересно, получится ли устроить так, – задумался Бадим, – чтобы кто-нибудь просыпался каждые несколько лет или десятилетий, чтобы все тут проверять.

– Только если это их не дестабилизирует, – отозвался Арам. – С точки зрения метаболизма, если у нас в спячке все будет хорошо, то мы должны будем в таком состоянии и оставаться. Опасность будет заключаться как раз в этих переходах.

Бадим кивнул.

– Наверное, можно немного попробовать и посмотреть, что получится.

Арам пожал плечами:

– Это в любом случае будет эксперимент. Можно и добавить несколько переменных. Главное, найти добровольцев.

Тогда Фрея стала предлагать этот план людям, и исполнительный совет тем временем тоже занялся вопросом. Людям, похоже, нравилась простота плана и его единство. Все были голодны, подавлены и ощущали страх. И за многочисленными разговорами они постепенно пришли к пониманию: если план сработает и они проспят весь остаток перелета, то доживут до самого конца. И будут живы, когда корабль вернется в Солнечную систему. Смогут ступить на Землю – не их потомки, но они сами.

Между тем продолжались нормирование пищи, голод, борьба с болезнями. В разгар этой борьбы идея о Земле выглядела особенно притягательной. Многие приветствовали гибернацию, и вскоре остались лишь немногие, кто твердо заявлял, что не хочет отправляться в спячку. После того как эта перемена во мнении стала очевидной, стремление к солидарности перетянуло на сторону большинства и тех, кто прежде был против. Пройдя когда-то через раскол, теперь они хотели держаться вместе и действовать как единое целое. К тому же сейчас все были достаточно голодны, чтобы понимать: голодная смерть – это лишь вопрос времени. Они не просто представляли это в своих мыслях – они это чувствовали. Легкость возникновения образов представления как она есть.

Сейчас же появилась надежда, что этого может и не случиться: у них даже слегка изменился тембр голоса. Надежда наполнила их, будто насытившая желудки еда.

Вместе с единодушием они обрели солидарность, ставшую для многих облегчением, явственной эмоцией, получившей отражение в тысячах реплик и жестов. «Слава богу, в этом мы все заодно. Наконец нашли согласие, каким бы безумным оно ни казалось. Один за всех и все за одного. Милая Фрея, она всегда знает, что нам нужно». Никогда еще за все время перелета на борту не царил такой мир. Можно было даже подумать, что такое сплочение – это вообще нечто удивительное, но динамика человеческих групп, как показывает практика, иногда действительно бывает причудливой.

В следующие четыре месяца совместными усилиями инженеров, сборщиков и роботов было завершено строительство 714 гибернационных коек. Кое-каких материалов для них не хватало, поэтому пришлось разобрать внутренние элементы Патагонии и использовать их. Они изготовили кровати и автоматизированное оборудование, необходимое, чтобы обслуживать эти кровати и тех, кто будет на них спать. Хотя все детали можно было напечатать на принтерах, а автоматизированные сборщики могли собрать их воедино, процесс включал слишком много моментов, где ключевое значение играли человеческое инженерное мышление, навыки ручной обработки и ловкость.

После многочисленных обсуждений было решено установить все койки в Ветролове у Лонг-Понда и в Олимпии, соседнем ему биоме. Из этих двух биомов вывели всех животных, чтобы избежать возможных повреждений. Оставшееся небольшое количество животных переселили, чтобы о них либо позаботились роботы и овчарки, либо чтобы они жили свободно и дичали в других биомах. Мы собирались наблюдать за их развитием и направлять тушки, которые не съели бы другие звери, в утилизацию. И вообще мы намеревались делать все, что могли, ради здоровой дикой экологии. Это должен был быть крупный неограниченный эксперимент по части динамики популяции, экологического баланса и островной биогеографии. Мы об этом не упоминали, но нам казалось, что экологическая ситуация вполне могла наладиться, как только уйдут люди и исходная динамика популяций перестанет играть какую-либо роль.

Не избежал внимания и тот факт, что население корабля предоставляло себя воле больших и сложных машин, которые должны были действовать без их присмотра лишь по заранее введенным инструкциям. Так сказать, согласно завещанию. Для некоторых это служило причиной беспокойства, даже при том, что медицинские аварийные емкости, в которые они доверчиво ложились, когда получали повреждения, давно уже показали лучшую эффективность в сравнении с бригадами медиков-людей.

– И чем это будет отличаться от того, что мы имеем сейчас? – спрашивал Арам у тех, кто выражал ему подобные сомнения. И действительно, мы контролировали множество функций корабля с самого начала пути. Мы будто были мозжечком, управляющим всеми функциями автономного жизнеобеспечения. И в этом свете вставал вопрос, было ли приемлемым само понятие рабской воли – возможно, уместнее было рассматривать ее как приверженность? Быть может, существовал некий сплав разных воль, или воли не существовало вовсе, а был только выраженный ответ на раздражители? Рывок из необходимости.

В конце концов они установили различные протоколы наблюдения за ситуацией. Если жизненные показатели спящего падали до уровней, обозначенных как метаболически опасные, то нам полагалось разбудить этого спящего и небольшую бригаду медиков. Протокол предусматривал даже избыточные меры предосторожности, которые касались каждой ключевой части системы, и многим это представлялось обнадеживающим. Не раз выдвигалось предложение, чтобы хотя бы один человек остался бодрствовать, – как смотритель, контролирующий процесс. Конечно, этот человек не смог бы дожить до конца перелета. Но стало ясно, что ни один человек, ни одна пара, ни одна группа не желала жертвовать остатком своей жизни, чтобы присматривать за остальными. В некоторой степени это можно было считать признанием наших способностей как смотрителя или мозжечка, неким жестом доверия, равно как и проявлением более банальной воли к жизни и отказом от голодной смерти в одиночестве.