Гарри Гаррисон - Плененная Вселенная [сборник]

Он вскочил на ноги и рывком высвободил плащ.

— Нет, я этого не сделаю! — крикнул он огрубевшим от выпитого ям окти голосом. — Я не женюсь ни на ней, ни на ком другом. Вы не можете меня заставить!

Он кинулся прочь через окаменевшую толпу, и никто не побеспокоился о том, чтобы остановить его.

Если жители деревни и наблюдали за происходящим, то они ничем не выдавали своего присутствия. Ветерок, поднявшийся сразу после восхода солнца, шевелил циновки в дверных проемах некоторых домов, но во тьме за ними не видно было даже следов движения.

Чимал шел с высоко поднятой головой, и шаги его были столь уверенными и быстрыми, что священники в длинных, до земли, одеяниях едва поспевали за ним. Когда они пришли за ним вскоре после наступления дня, его мать закричала, и то был единственный крик боли, как если бы она увидела его мгновенную смерть. Они стояли в дверях черные, как посланцы смерти, с оружием наготове — на случай, если он станет сопротивляться. Они потребовали его. У каждого при себе был маквакуитл — самое смертоносное из оружия ацтеков: лезвие черного стекла, насаженное на деревянную ручку, было настолько острым, что им можно было поразить человека в голову с первого удара. Но это оружие им не понадобилось. Чимал находился за домом, когда услышал их голоса. «Что ж, идемте в храм», — сказал он, на ходу накинув на себя плащ и завязав его узлом. Молодым священникам придется потрудиться, чтобы его развязать.

Он знал, что должен мучаться страхом в ожидании того, что его ожидает в храме, однако по какой-то, самому ему неведомой причине, он испытывал душевный подъем. Не то чтобы он был счастлив — никто не стал бы испытывать счастья от встречи со священниками, — но ощущение собственной правоты было в нем настолько сильно, что темный призрак будущего отступил куда-то на задний план. Он чувствовал себя так, как будто с разума его была снята тяжелая ноша — да так оно на самом деле и было. Впервые со времени его раннего детства ему не приходилось лгать себе, чтобы скрыть свои мысли. Он мог говорить то, что думал, не считаясь с общепринятым Мнением. Он не знал, долго ли это будет продолжаться, но сейчас будущее его не беспокоило.

Они ждали его у пирамиды, и теперь он уже не мог идти самостоятельно. Священники преградили ему путь, а двое самых сильных взяли его за руки. Он не сделал попытки высвободиться, когда они повели его по ступеням в храм на вершине. Раньше ему не приходилось туда входить; обычно только священники проходили сквозь резные двери. Когда они остановились у входа, настроение его немного упало. Он отвернулся и посмотрел на долину. С этой высоты ему была видна вся река. Она возникла из зарослей деревьев на юге, прокладывала себе путь меж крутых берегов, ложилась границей между двух деревень, затем бежала среди золотого песка и исчезала у болота. За болотом поднимался барьер скал, а в отдалении он мог различить другие высокие горы…

— Введите его, — голос Китлаллатонака донесся из храма, и его подтолкнули ко входу.

Первый священник сидел, скрестив ноги, на резном камне перед статуей Коатлики. В полумраке храма богиня казалась до ужаса живой. Она была украшена драгоценностями и золотыми пластинками. Две ее головы смотрели на него, а руки-когти, казалось, приготовились к хватательному движению.

— Ты отказался повиноваться вождям клана, — громко сказал первый священник.

Другой священник отступил в сторону, позволяя Чималу приблизиться. Чимал подошел ближе и, сделав это, увидел, что первый священник старше, чем ему казалось раньше. Его волосы, запачканные грязью и кровью и не мытые годами, производили пугающее впечатление, как и кровь на его символизирующей смерть одежде. Глубоко посаженные глаза священника были водянистыми и красными, а шея сухая и морщинистая, как у индюшки. Его кожа была желтовато-пергаментного цвета, исключая те места, на которые попал красный порошок — средство для поддержания хорошего здоровья. Чимал посмотрел на священника и ничего не ответил.

— Ты отказался повиноваться. Тебе известно наказание? — голос старика дрожал от злобы.

— Я не отказывался повиноваться, поэтому и наказания быть не может.

Священник полупривстал в изумлении, услышав эти простые слова. Потом он вновь опустился на свое мест, а глаза его сузились от гнева.

— Ты однажды уже говорил подобным образом и был избит, Чимал. Со священниками не спорят.

— Я не спорю, преподобный Китлаллатонак, я просто пытаюсь объяснить случившееся…

— Мне не нравится, как звучит твое объяснение, — прервал его священник. — Тебе неизвестно назначение этого места в мире? Тебя учили этому в школе храма, как и других мальчиков. Боги учат, священники переводят и объясняют их учение. Люди повинуются. Твой долг — повиноваться, и ничего другого ты делать не должен.

— Я исполняю свой долг. Я повинуюсь богам. Я не повинуюсь своим соплеменникам, когда они сами начинают вершить дела в мире богов. Повиноваться им означало бы впадать в грех, наказание за который — смерть. Поскольку я умирать не хочу, я повинуюсь богам даже тогда, когда смертные ополчаются против меня.

Священник моргнул, потом указательным пальцем вытащил какую-то частичку из уголка глаза.

— Каково бы ни было значение твоих слов, — проговорил он с сомнением в голосе, — это боги повелели тебе жениться.

— Нет, не боги, а люди пожелали этого. В священных книгах говорится, что мужчины должны жениться ради плодородия и женщины должны выходить замуж ради плодородия. Но там не говорится, в каком возрасте они должны это делать, так же как не говорится и о том, что их должны принуждать к этому силой.

— Мужчины женятся в возрасте двадцати одного года, женщины выходят замуж в шестнадцать…

— Это обычай, но и только. И он не имеет ничего общего с законом.

— Раньше ты спорил, — холодно сказал священник, — тебя избивали. Тебя могут избить снова…

— Бьют мальчиков. Но вы не можете бить взрослого мужчину за то, что он говорит правду. Я прошу лишь позволить мне следовать закону богов — как можно наказывать меня за это?

— Принесите мне книги Закона, — сказал священник ожидающим. — Нужно показать ему правду раньше, чем он будет казнен. Я не помню подобных законов.

Чимал спокойно сказал:

— А я хорошо их помню. Они таковы, как я сказал.

Священник сидел прямо, сердито мигая на проникший в храм солнечный луч. Этот луч света словно оживил память Чимала, и он проговорил:

— Я помню также, что вы говорили нам о солнце и звездах, что читали по книгам. Солнце — это шар из кипящего газа, движимый богами, ведь так вы нам говорили? Или же вы говорили, что солнце оправлено в бриллиантовый обруч?