Артур Кларк - Космическая одиссея

Он понял, что держит в руках конечный продукт тысячелетнего развития оптоэлектронных технологий (естественно, помимо других технологий, еще не существовавших в его время). Пула не удивило то, что по виду устройство напоминало знакомые ему приборы. Все предметы повседневного обихода: ножи и вилки, книги, ручные инструменты и мебель — имели привычные формы, и накопители информации для компьютеров не были исключением.

— Каков ее объем? — просил он.— В мое время мы достигли емкости в терабайт для устройств такого размера. Уверен, вы добились ошеломляющих успехов.

— Не столь ошеломляющих, как вы могли ожидать — есть пределы, обусловленные структурой материала. Кстати, а что такое «терабайт»? Боюсь, я уже забыл.

— Как не стыдно! Кило, мега, гига, тера… десять в двенадцатой степени байт. Затем идет петабайт, то есть десять в пятнадцатой степени байт. Что дальше, я не знаю.

— Мы начали примерно с такого объема. Достаточно, чтобы записать все пережитое человеком за его жизнь.

Мысль об этом не могла не поразить Пула, хотя ничего удивительного, если разобраться, тут не было. Килограмм желе в черепе человека вряд ли мог запомнить больше, чем помещалось на пластинке, которую Фрэнк держал в руке. Кроме того, мозг явно не был столь эффективным накопительным устройством — он выполнял слишком много других функций.

— Это еще не все,— продолжил мозговед,— Если применить соответствующее сжатие данных, можно записать не только воспоминания, но и саму личность.

— И воспроизвести ее?

— Конечно. Это примитивная задача для нанотехнологий.

«Слышал об этом,— подумал Пул,— но никогда не мог поверить».

В его время возможность записать все работы одного художника на маленький диск считалась огромным достижением.

А сейчас устройство размером ничуть не больше того диска могло сохранить и все работы, и самого художника.

— Я восхищен тем,— сказал Пул,— что Смитсоновский авиационно-космический музей до сих пор существует.

— Вероятно, вы его не узнаете,— сказал очередной гость, представившийся доктором Алистером Кимом, заведующим отделом астронавтики.— Особенно сейчас, когда экспозиция разбросана по всей Солнечной системе. Основные фонды вне Земли находятся на Луне и Марсе, и огромное количество экспонатов, которые по закону принадлежат музею, еще летят к звездам. Нам особенно хочется заполучить «Пионер-10» — первый созданный руками человека аппарат, покинувший пределы Солнечной системы.

— Кажется, я тоже собирался это сделать, когда меня нашли.

— К счастью для вас — и для нас, естественно. Возможно, вы прольете свет на некоторые проблемы, до сих пор остающиеся загадкой.

— Четно говоря, сомневаюсь в этом, но приложу максимум усилий. Я практически не помню ничего, что со мной произошло, после того как вышедшая из-под контроля капсула напала на меня. До сих пор не укладывается в голове, что виной всему был ЭАЛ.

— Совершенно верно, хотя не все так просто. То, что нам удалось выяснить, зафиксировано вот здесь. Запись занимает порядка двадцати часов, но вы, наверное, большую часть просмотрите в режиме ускоренной перемотки. Вы, конечно, знаете, что Дэвид Боумен вышел в открытый космос во второй капсуле, чтобы спасти вас, но потом не смог вернуться на корабль, когда ЭАЛ отказался открыть двери шлюза.

— Почему, боже?

Доктор Ким поморщился. Пул не в первый раз наблюдал подобную реакцию.

«Нужно следить за речью,— подумал он.— Судя по всему, слово «бог» стало чуть ли не ругательным. Нужно спросить об этом Индру».

— В программном обеспечении ЭАЛа обнаружена серьезная ошибка — ему было поручено контролировать аспекты задания, о которых вы с Боуменом не имели представления. Вы все сейчас увидите… Кроме того, ЭАЛ отключил систему жизнеобеспечения трех гипернавтов, то есть команды «альфа», и Боумену пришлось сбросить за борт их тела.

«Значит, мы с Дэйвом были командой «бета»,— подумал Пул,—А я об этом не знал».

— Что с ними произошло? — спросил он,— Их нельзя было спасти, как и меня?

— Боюсь, нет. Мы, естественно, попытались в этом разобраться. Боумен сбросил тела за борт через несколько часов после восстановления контроля над ЭАЛом, так что их орбиты несколько отличались от вашей. Поэтому они сгорели в атмосфере Юпитера, а вы пролетели мимо и получили ускорение, которое позволило бы вам через несколько тысяч лет достичь туманности Ориона… Боумен все делал в режиме ручного управления — просто фантастическая работа! — и ему удалось вывести «Дискавери» на орбиту вокруг Юпитера. А потом он встретился с тем, что вторая экспедиция назвала Большим Братом — точная копия монолита Тихо, но в несколько сотен раз больше. И в этот момент мы потеряли Боумена. Он покинул «Дискавери» на последней капсуле, чтобы встретиться с Большим Братом. Почти тысячу лет мы пытались понять, что значило его последнее сообщение: «Клянусь Деусом, здесь полно звезд!»

«Опять! — подумал Пул,— Дэйв не мог так сказать… Он воскликнул бы: «Мой бог, здесь полно звезд!"»

— Капсула, скорее всего, была притянута к монолиту каким-то полем инерции, потому что она — и, вероятно, сам Боумен — выдержала ускорение, которое мгновенно должно бьгло уничтожить ее. Это последняя информация, полученная нами до совместной российско-американской экспедиции на «Леонове».

— Которой удалось найти «Дискавери», а доктор Чандра смог подняться на борт и перезапустить ЭАЛ. Я знаю об этом.

Доктор Ким выглядел несколько смущенным.

— Извините, я не знал, что вам уже сообщили… Как бы то ни было, потом начались еще более странные вещи. Очевидно, прибытие «Леонова» запустило какие-то процессы внутри Большого Брата. Никто не поверил бы, если бы у нас не было этих записей. Позвольте показать вам… Вы видите, как доктор Хейвуд Флойд несет ночную вахту на борту «Дискавери» после восстановления питания. Вы не можете не узнать корабль.

«Конечно, не могу не узнать. Как странно видеть давно умершего Хейвуда Флойда сидящим в моем старом кресле под всевидящим красным оком ЭАЛа. Еще более странно понимать, что ЭАЛ, подобно мне, воскрес из мертвых…»

На одном из мониторов появилось сообщение, и Флойд лениво спросил:

— О'кей, ЭАЛ, кто меня вызывает?

— ИДЕНТИФИКАЦИИ НЕТ.

Флойд немного забеспокоился.

— Хорошо, выведи сообщение.

— ОСТАВАТЬСЯ ЗДЕСЬ КРАЙНЕ ОПАСНО. ВЫ ДОЛЖНЫ УЛЕТЕТЬ В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ.

— Это абсолютно невозможно. Подходящий для запуска период наступит через двадцать шесть дней. Для более раннего отлета у нас недостаточно топлива.

— Я ЗНАЮ ОБ ЭТОМ. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВЫ ДОЛЖНЫ УЛЕТЕТЬ В ТЕЧЕНИЕ ПЯТНАДЦАТИ ДНЕЙ.

— Я не могу отнестись к такому заявлению серьезно, если не знаю, от кого оно исходит. Кто со мной говорит?