С Кинкейд - Дьяболик

Уяснив, что его разбудили ради какой-то собаки, он бросил на меня неприязненный взгляд, однако послушно ощупал тело Карателя.

– Он ничего эдакого не сожрал на планете?

Я недоуменно посмотрела на него. Мы с псом отнюдь не были неразлучны, не говоря уже о его побеге в грозовую ночь.

– Может, и сожрал, – нехотя ответила я.

– Если робомедики не смогли ему помочь, чего вы хотите от меня? Опасно брать домашних животных на планеты. Там огромное количество патогенов и всяческих микроорганизмов, которых не встретишь в космосе. Зверь особенно уязвим.

– Но он ведь выздоровеет, правда? – спросила я, и тревога сдавила мне грудь.

– Сенатор фон Эмпиреан, эти твари выведены для боев, а не для долгой жизни.

– Должен же быть способ его вылечить! Не мог же он заболеть ни с того ни с сего!

В этот момент на поясе врача что-то зажужжало. Он опустил взгляд и быстро шмыгнул за дверь:

– Простите, грандесса, но ничем не могу вам помочь. К тому же у меня срочное дело.

Я проводила его удивленным взглядом. Карателя начала бить крупная дрожь.

– Не бойся, мой хороший, не бойся, я тебя спасу, – обняв пса, шептала я, словно повторяя заклинание, пришедшее неизвестно откуда.

Я отнесла Карателя обратно в нашу каюту. По крайней мере, он будет в знакомой обстановке. Его глаза закатились, склеры пожелтели. Изредка ему еще удавалось сфокусировать взгляд на моем лице. Он смотрел беспомощно и изумленно, не понимая, почему я ему не помогаю. А все, что я могла сделать, это в немом ужасе смотреть на него и обнимать, в то время как из его горла вырывались странные клокочущие звуки, а из пасти шла пена.

Почему, ну почему я была столь беспечна? Вообразила, что Карателю понравится на планете, ведь там столько всего интересного, что можно обнюхивать и исследовать. Это моя вина. Лучше уж было ему умереть на ринге, чем так.

Я не умела плакать. Я гладила его за ушами в надежде, что он чувствует: я здесь и не бросила его. Приступы следовали один за другим, в горле у него хрипело и булькало, язык свисал между зубами. Выносить дальше это было невозможно. Я сжала его шею и давила до тех пор, пока дергавшиеся задние лапы не замерли.

– Прости, – прошептала я, в последний раз обнимая пса.

Вскоре его тело стало твердым и холодным. Я так и не знала, съел ли он что-нибудь на Люмине, или это была какая-то болезнь. Внезапно мне сделалось горько от мысли, что жизнь может оборваться так просто. Мой пес страдал в одиночестве, пока я с Тайрусом… Тайрус! Мне надо было срочно его увидеть, обнять, вернуться туда, где нет места смерти. Я завернула тело Карателя в одеяло и выволокла в коридор.

Еще в дверях Тайрусовой каюты я услышала голоса. Разговаривали двое, Тайрус и доктор нан Домитриан.

– Спокойно, спокойно, ваша светлость.

Последовали звуки рвоты. Меня прошиб пот. Я вспомнила, что врача кто-то вызвал. Ох, нет! Нет, нет, нет! Каратель был не единственным заболевшим на этом корабле.

Увидев меня, Тайрус смущенно отвернулся. Его лицо было серым и потным.

– Сидония, лучше не приближайся. Не хочу, чтобы и ты подхватила эту заразу.

Неужели и Тайрус сейчас будет умирать, как Каратель? Я в ужасе посмотрела на врача.

– Что с ним? Нам же сделали прививки перед высадкой. Как же он мог заболеть?

– Обычная планетарная лихорадка, – быстро ответил Тайрус.

– Что еще за лихорадка? – закричала я.

– Это широкий термин, охватывающий целый ряд заболеваний, – покачал головой доктор. – Я только что говорил вам, что микроорганизмы процветают на планетах, а жители космоса не привыкли к их влиянию. Прививки, которые я сделал вам, не могут охватить весь возможный спектр заразы. Его светлость крайне беспечно относится к подобным вещам и вечно подхватывает на планетах всяческую пакость.

– Зато я всегда искренне обещаю, что в следующий раз буду вас слушаться, – Тайрус показал язык.

Я так и уставилась на него, вспоминая, что несколько часов назад он уже был бледен, а его кожа горела как в лихорадке. Почему мне тогда не пришло в голову, что он – болен? Тайрус перехватил мой взгляд.

– И совершенно не о чем волноваться, правда, – сказал он. – Все пройдет.

– Выпейте-ка это, ваша светлость. Позже я опять зайду проведать вас, – сказал доктор, протягивая принцу стакан с каким-то отваром.

В отчаянии я словно вросла в изножье его кровати. Отчего я никогда прежде не задумывалась о том, насколько хрупка жизнь?

– Ты-то, надеюсь, не заболела? – Тайрус отхлебнул из стакана, его лоб был покрыт бисеринками пота. – Приступ накрыл меня во сне, хотя недомогание я почувствовал еще вечером.

– Дьяболики редко болеют, – бесцветным, отстраненным тоном произнесла я.

Я действительно чувствовала себя странно, будто отделилась от собственного «я». Мне казалось, что хорошо разглядела принца? Сейчас я не видела ничего, кроме хрупкости: ломкие кости, тонкая кожа. Каратель был специально создан для боев и убийств, но его это не спасло. Как я смела забыть о том, насколько отличаюсь от Тайруса? Я – кошмарнейшая из когда-либо созданных тварей, а он – слабый человек. Я всегда выживу там, где сломается он.

– Доктор сказал, что твоя собака тоже заболела. Как он? – раздался хриплый голос Тайруса.

Я уставилась в стену над его головой.

– Это была не собака, – мой голос звучал теперь грубо и равнодушно, каким и должен быть голос дьяболика. – Это был мутант, искусственно созданный для убийства, вот и все, – перед глазами вдруг помутилось, мне пришлось поморгать. – И он… он сдох.

– Немезида, мне очень жаль, – мягко произнес Тайрус.

– Всего лишь какая-то тварь.

– Но ты его любила. – Он нахмурился и протянул мне руку. – Иди сюда.

– Нет! – отшатнулась я. – Тебе требуется отдых.

Он закусил губу, попытался сесть, но рухнул обратно на подушки. Я до боли сжала кулаки, пряча их в складках юбки. Мне хотелось броситься к нему и помочь.

– Отдыхай, – повторила я и направилась к выходу.

На сей раз Тайрус не протестовал.

– Я загляну к тебе, как только поправлюсь, – прохрипел он.

Я чувствовала себя совершенно опустошенной. Полет безумной фантазии, настигшей меня в коридоре, испарился, исчез без следа. Я опомнилась и вновь твердо стояла на ногах, вернувшись в реальность, где была дьяболиком, а он – хрупким и слабым человечком, таким как Сидония.

Сидония! Я вцепилась зубами в руку, чтобы не закричать. Моей силы хватило бы на четверых, это верно. Но я не вынесу еще одну потерю. В моей груди разгорелось пламя, которое в любую секунду может быть кем-то потушено, и с этим мне не совладать. Потому что любовь и забота являлись наихудшей беспомощностью. Войдя в каюту, я поклялась себе, что никогда больше не буду беспомощной.