Наталья Бульба - Космический маршал. В шаге от победы. Часть 1. Затянувшийся прыжок

— Это — не обсуждается, — довольно резко ответила я, тут же, извиняясь, качнув головой. — Паскудный расклад.

Следующий доклад был коротким — двадцать минут, да и тема звучало довольно специфично, совершенно не вписываясь в мои задачи, так что предложение Валеры провести это время в кафетерии я приняла с радостью. Нам нужно было поговорить. Большой зал, в котором практически не оказалось посетителей, для этого подходил как нельзя лучше.

Взяв кофе и соленое печенье, устроилась за столиком. Стоял тот у стены, но в центральной части помещения, давая хороший обзор.

Первый же глоток привел меня едва ли не в блаженное состояние, так что я не сразу поняла глубокий смысл выданного Низмориным спича:

— За Кривых, — приподняв чашку, произнес он, посмотрев на меня загадочно.

— Ты о чем? — нахмурилась я, бросив короткий взгляд на дисплей наручного комма. Тот работал в ограниченном режиме, но сканеры фиксировали наличие систем подавления.

— Поздним вечером я начал собирать о нем сведения, утром обнаружил слежку, — едва ли не самодовольно заявил он. Смотрел с легким прищуром, за которым таился столь знакомый мне вызов…

Это была не моя игра, но… С некоторых пор я начала подмечать в себе штормовские замашки — чувствовала ответственность за все, что хоть как-то попадало в сферу моих интересов. Вроде и неплохо, если безотносительно к этому конкретному подполковнику. Наши весовые категории были очень разными.

— И тебя это радует… — тем не менее, не удержалась я от колкости. — Валера…

Вместо ответа он протянул руку, накрыл мою ладонь своей…

Видеть вошедшего в зал Даудадзе, в отличие от меня, он не мог.

— И что Кривых? — теперь о наличие здесь глушилок я уже сожалела.

— Порадовать мне тебя особо нечем, — на этот раз его улыбка была грустной.

Я шевельнула пальцами, он отпустил мою ладонь, тут же приподняв чашку с кофе. Поднес к губам, сделал медленный глоток:

— Кривых курировал группу, которая выносила заключение по Лазовски, — посмотрел он на меня. — Когда его вернули с Самаринии.

— Твою… — не сдержалась я, уже в который раз дав себе обещание избавиться от этой привычки и точно зная, что опять нарушу. — Интересно, а он — знает?

— Про Лазовски не скажу, — Низморин обошелся без уточнений, — а вот Орлов — точно.

— Покушение на генерала, и опять он…

— И это была далеко не последняя их пересечка, — добавил Валера. — Орлов отправился на Окраины не без участия Кривых.

Я кивнула, принимая сказанное к сведению, но комментировать не торопилась. Чувствовалось что-то в словах Низморина знакомое… Словно все это уже было.…

Вся разница — смотрела с другой стороны.

— А еще, — принял мое молчание за предложение продолжить, — у него конфликт со Злобиным. Мне пообещали кое-какие подробности, но…

Он замолчал сам, успев до того, как я сделала предостерегающий жест. Переключился мгновенно… Выражение глаз, улыбка…

— Я свяжусь с тобой… вечером…

Посмотрев на подходившего к нам Даудадзе, удрученно качнула головой:

— Завтра…

— Вы позволите? — обращаясь ко мне, спросил полковник.

Прежде чем ответить, быстрым взглядом обвела все еще пустой зал:

— Да, пожалуйста, — давая понять, что не слишком-то и рада подобному вторжению, довольно ровно произнесла я. И тут же добавила, уже резче: — У вас остались ко мне вопросы, господин полковник?

Тот чуть заметно ухмыльнулся — присутствия Низморина словно и не замечал:

— Да, госпожа Лазовски, — твердо произнес он. — Я хотел узнать о последних днях Иштвана Руми. Вы ведь были с ним…

Подобного развития событий я не ожидала, но… называлось это оперативный простором. Не воспользоваться ситуацией я просто не могла…

Вечер был тихим, мягким, теплым…

Контрастом… Между тем, что было и тем…

Аршан не позволил себе додумать мысль до конца — отдавала человеческой сентиментальностью, но та не сдалась, пробив неприятным ознобом. Сутки, как вернулись с Льяссы, но холод отказывался покидать тело, заморозив кровь, пропитав кожу, мышцы, кости…

Холод и… смерть… Символ тех двенадцати часов, навсегда изменивших все, до чего сумели дотянуться…

— Мой сын…

Даже не отголосками — витало в воздухе, но пока не прозвучало вот так, приговором, все еще было где-то там… в прошлом, не подступив, не поставив безоговорочно перед фактом…

Их взгляды встретились. Всего лишь миг, но один тут же замолчал, а второй — коротким, но выглядевшим неотвратимо жестом поднял внешку:

— Сын?! — сорвавшимся голосом переспросил Аршан, выводя данные на экран.

Несмотря на вбитую на уровень рефлексов сдержанность, хотелось кричать…

Не так, чтобы оглушить, разорвать на осколки тишину, уходившую и вновь возвращавшуюся после каждой произнесенной реплики — с яростью, что все вышло именно так, а не иначе; с ненавистью… к себе, к стоявшему напротив каниру, ко всему этому миру, в котором он был вынужден переступить через все, что было дорого! К отцу, сестрам, женщине, которую любил…

Хотелось, но все, что душило, заставляло внутри корежиться от острых, болезненных чувств, отступало перед необходимостью взвалить на себя этот груз и тащить… надеясь, что хотя бы так удастся стянуть уже разодранную обстоятельствами на куски реальность, возвращая ей пусть и только кажущуюся, но цельность.

Других, кто был способен разделить ношу, просто не было.

Так получилось…

Не его вина.

Вздох был легким, незаметным, но стал рубежом. То и… это.

В «этом» больше не оказалось ни тени сожалений.

— Вот это, — указал он категоричным жестом, привлекая внимание канира, — данные последнего ментального сканирования твоего сына. А вот это, — он вывел на экран еще одну кальку, — то же самое, но уже после снятия поставленных традиционалистами блоков. И если ты считаешь…

— Что это? — неожиданно тихо произнес канир.

Бледность сделала смуглое лицо серым. Отразившийся в темных глазах ужас приоткрыл то, что люди называли душой, а скайлы — миа.

Сосредоточение…

Нечасто увидишь, когда речь идет о воине столь высокого ранга, но Аршана зрелище не удивило. Будь один, когда впервые просматривал запись, и сам вряд ли вспомнил о выдержке. Не о ней говорить, когда за изломанными линиями ментальной матрицы проступали контуры безумного чудовища, не способного даже на отголоски пусть и сглаженных, но все-таки присущих его расе эмоций…

— То, что они с ним сделали, — тем не менее, совершенно бесстрастно отозвался Аршан. — Будь мой сын, — столь же отстраненно продолжил он спустя мгновение, — предпочел бы убить сам.

— Сам… — медленно, выдавливая из себя звуки, повторил за ним Лаэрье. Наклонившись, уперся ладонями в край стола, устало опустил голову. — Он — мой сын! — прохрипел, не принимая.