Энди Вейр - Артемида

– Ты осмотрел кабель. Ты в курсе, что можно просто сказать «осмотрел»?

– По внешним признакам это обычный одномодовый оптоволоконный кабель. Наружная оболочка, внутримодульный гидрофобный заполнитель, промежуточная оболочка – все стандартное. Сердцевина имеет диаметр 8 мкм – тоже вполне нормальна. Но я подумал, что именно сердцевина может представлять интерес, поэтому отрезал несколько образцов для…

– Отрезал? – спросила я. – Я не давала разрешения резать его.

– Ну не давала, меня это не волнует, – он постучал по одному из разложенных на столе приборов. – Вот эта малышка предназначена для измерения показателя преломления сердцевины кабеля. Для оптоволоконного кабеля это очень важный показатель.

Я взяла со стола пятисантиметровый отрезок ЗАФО:

– И ты обнаружил что-то странное?

– Нет, – ответил Свобода. – Показатель преломления 1.458. Чуть выше, чем обычно, но ненамного.

Я вздохнула:

– Свобода, ты можешь пропустить все, что «нормально», и просто сказать мне, что ты обнаружил?

– Хорошо, хорошо, – он поднял со стола какой-то прибор и показал его мне. – Я нашел разгадку тайны с помощью вот этой штуковины.

– Я понимаю, ты хочешь, чтобы я спросила тебя, что это такое, но честное слово, мне уже…

– Это оптический рефлектометр для измерения затухания светового луча. Коротко ОР. Он показывает уровень затухания сигнала, свойственный данному волокну. Затухание – это поглощение оптической энергии, которая преобразуется в тепло во время передачи сиг нала.

– Я знаю, что такое затухание, – ответила я. С таким же успехом могла бы ничего не говорить: когда Свобода сядет на своего конька, остановить его невозможно. Я не знаю никого, кто любил бы свою работу так, как этот парень.

Он положил ОР на стол:

– Итак, типичные показатели затухания для высококачественного кабеля составляют около 0.4 децибела на километр. А теперь угадай показатели ЗАФО.

– Нет.

– Ну. Пожалуйста, ну, предположи что-нибудь!

– Просто скажи мне и все.

– Ноль. Гребаный НОЛЬ! – Свобода сложил пальцы в нолик. – Нооооооль!

Я присела на стул рядом с ним:

– Ты хочешь сказать, что при прохождении сигнала не происходит вообще никакой потери света?

– Именно так! Ну, насколько я могу судить по своим приборам. У моего ОР допустимая погрешность примерно 0.001 децибела на километр.

Я посмотрела на отрезок кабеля, который по-прежнему держала в руках:

– Какое-то затухание все равно ведь есть? Не может же это на самом деле быть полный ноль?

Мартин пожал плечами:

– Сверхпроводники демонстрируют нулевое сопротивление электрическому сигналу. Почему бы не быть материалу с нулевым сопротивлением оптическому сигналу?

– ЗАФО… – пробормотала я, – «оптоволоконный кабель с нулевым затуханием» [39] ZAFO (англ.) – Zero Attenuation Fiber Optic. .

Свобода хлопнул себя по лбу:

– Ну конечно!

– Из чего он сделан?

Он повернулся к укрепленному на стене прибору и ласково погладил его:

– А вот тут пригодился мой спектрометр! Это девочка, и ее зовут Нора.

– И что тебе сказала Нора?

– Сердцевина состоит в основном из стекла. В этом нет ничего странного, в большинстве кабелей для сердцевины используется именно стекло. Но там в незначительных количествах присутствуют также тантал, литий и германий.

– А зачем они там нужны?

– Понятия не имею.

Я почувствовала, как в висках начинает пульсировать боль. Похмелье все еще давало о себе знать. Я потерла глаза:

– Все понятно, но почему это такой важный фактор? Меньше энергии уйдет на передачу сигнала?

– Нет, там все еще более впечатляюще, – ответил Свобода. – Длина обычного оптоволоконного кабеля не превышает 15 километров. После этого затухание сигнала становится слишком сильным. Поэтому необходимы регенераторы сигнала. Они считывают сигнал и передают его дальше в первоначальной форме. Но они стоят денег, требуют перезарядки и вообще это достаточно сложный процесс. К тому же, они замедляют передачу сигнала.

– А с ЗАФО регенераторы будут не нужны.

– Вот именно! – подтвердил Свобода. – На Земле проложено огромное количество кабелей для волоконно-оптической связи. Подумай, насколько все было бы проще без всех этих регенераторов. К тому же, передача информации через подобную линию означает, что там почти не будет ошибок. Что также увеличивает пропускную способность. Это просто фантастика!

– Все это чудесно, но стоило ли ради этого убивать кого-то?

Свобода задумался:

– Мне кажется, практически каждая телекоммуникационная компания захочет оборудовать свои каналы информации подобными кабелями. Как ты думаешь, сколько стоит весь коммуникационный бизнес Земли? Потому что примерно столько владельцы ЗАФО смогут получить за свое детище. Я бы сказал, что за такие деньги убьют без малейших колебаний.

Я потерла подбородок: чем больше я размышляла об этой ситуации, тем меньше она мне нравилась. Внезапно кусочки сложились в картинку и я поняла, в чем было дело:

– Черт бы их побрал!

– Ты что? – спросил Свобода. – Кто это тебе так насолил?

– Дело вообще не в алюминии! – Я встала со стула. – Спасибо, Свобо. Я твоя должница.

– Что? Почему ты решила, что дело не в алюминии? А в чем тогда?

Но я уже неслась к двери:

– Свобо, ты чудо. Оставайся таким всегда. Я тебе позвоню.

Офис Администратора раньше находился в сфере Армстронга, поскольку тогда других куполов еще не было. Но когда Армстронг превратился в шумный технический центр, она переехала в маленький однокомнатный офис на 19-м Верхнем Уровне купола Бина.

Да, вы не ослышались. Администратор Артемиды – наиболее важная и могущественная персона на Луне, которая могла бесплатно занять практически любое помещение, – предпочла устроиться в самом простецком рабочем районе. Будь я на ее месте, заняла бы огромный офис с видом на Пассаж. С баром, кожаными креслами и прочими крутыми признаками богатства и могущества.

И непременно с персональным помощником. Я бы завела себе огромного, но вежливого секретаря, который постоянно звал бы меня «мэм». Эх, мечты…

Но у Нгуги всего этого не было. У нее даже секретаря не было. На ее двери висела простая табличка «Администратор Фиделис Нгуги».

Я нажала на кнопку у двери и услышала, как в комнате зазвенел звонок.

– Войдите, – раздался голос Нгуги.

Я открыла дверь и вошла в офис, оказавшийся еще скромнее, чем я ожидала. Обстановка была прямо-таки спартанская. На некрашеной алюминиевой стене висело несколько полок с семейными фотографиями. Стол из металлических листов прибыл сюда прямиком из 1950-х годов. Единственной уступкой персональному комфорту было удобное рабочее кресло. Но оно и понятно: когда мне будет семьдесят лет, мне тоже захочется удобное кресло.