Unknown - Венок Альянса (СИ)

– Он вам изменил?

– Что? Какая измена, при чём тут эти глупости… Нее, он как раз был настроен в отношении меня очень серьёзно. Но просчитался.

– Не понимаю.

– Ну да, наверное, меня в этом сложно понять… Когда мы познакомились, я была вчерашней школьницей, а Сэл - рок-музыкантом. Не так чтоб звездой, играли они, если честно, посредственно и на какие-то большие площадки не попадали, но я тогда тащилась со всего этого сильно, и верила в их звезду больше, чем они сами. Практически жила у них на реп-точках, на концерты в другие города ездила… Родители к этому относились… ну, сложно. То есть - они точно не из тех, кто осуждал бы такие связи, они не ханжи. Но понятно, что это два разных мира, сложно сочетаемых между собой. Сложно представить моих родителей, других родственников и Сэла за одним столом, хотя вообще-то пару раз так было. Точнее, не совсем за столом - на загородный отдых мы его приглашали, мы часто брали кого-нибудь из детей друзей или соседей. Всё вроде бы было нормально, хотя понятно, что больше времени мы с Сэлом проводили вместе, чем с родителями, и для них это, кстати, было нормально, они сами не лезли. Ну, звали кушать, или кататься на лодке, что-то спрашивали или предлагали, но в собеседники не набивались - всё-таки, это мой парень, а не их. Но Сэл считал, видимо, что они им брезгуют… И в общем, кончилось тем, что Сэл решил, что в перспективе сделать мне предложение он должен стать серьёзным, нормальным человеком. Бросил группу, подстригся, устроился на перспективную работу - вроде, даже попросил о протекции кого-то из папиных друзей, который симпатизировал ему, потому что у самого была шальная молодость. И очень удивился, когда я его послала.

– Кажется, начинаю понимать…

– Я любила его таким, каким он был - образ бунтаря, которому он, как оказалось, внутренне не соответствовал. Даже допуская, что ему не добиться больших успехов, не собирать стадионы, я б его всё равно любила - за верность образу жизни, идеалам. Серьёзно, правильных мальчиков, умеющих думать о будущем и производить благоприятное впечатление, вокруг меня и без него было до чёрта. Если б мне нужна была такая партия, она б у меня, несомненно, была, многие из них были вполне милы и интересны. Но - не моё. Они могли быть хорошими друзьями, почти братишками, но не любимыми. Зачем всё это было нужно? Чтобы мои родители рассматривали его как серьёзного претендента на мою руку, точнее, чтобы им потом не было неловко перед какими-нибудь друзьями? Как будто у моих родителей не было других причин для неловкости, которые они не рассматривали…

– И всё вот так закончилось?

– Ну да. Я просто поняла, что не знаю этого человека и ничего с ним иметь не хочу.

– И он не попытался… ну, дать задний ход? Уговорить вас помириться, обещав остаться прежним? Волосы ведь можно отрастить обратно…

– Волосы - можно, доверие - нет. То есть, он, может, и попытался бы, но я не дала ему такой возможности. Не отвечала на его вызовы, не читала его писем, и избегала встреч с ним. И я и теперь считаю, что права. Если человек так легко предал то, чем жил до встречи со мной - то почему ему не предать и меня, если однажды это покажется ему разумным и целесообразным? Нет, мы с мамой очень похожи. С мужчиной может быть сытно и безопасно, но если в нём нет некой сумасшедшинки, если он не заставляет твои глаза светиться, не превращает обыденную жизнь в драйв, если вы не можете два часа ржать как ненормальные или вместе совершить какую-нибудь спонтанную глупость - зачем такой мужчина нужен?

Офелия улыбнулась.

– Да, наверное, вы действительно такая. Надеюсь, годы вас не изменят. Серьёзно, такие люди нужны миру. Тихих мышек хватало и будет хватать во все времена.

Виргиния села на пол, чтобы удобнее было заполнять нижние полки шкафа.

– Когда Андрес рассказывал мне о Колодце вечности, где им посчастливилось побывать, он сказал, что рад, что меня не было с ними. Потому что он не хотел бы, чтобы я хоть что-то в себя оставила, признала неправильным, ненужным. Но думаю, его суждение обо мне всё же неполно. Не бывает такого человека, которому нечего в себе было бы подвергнуть строгой редакции, пересмотреть и, возможно, отринуть. Но вообще-то, кое от чего я именно отказалась. И это не жертва, не какой-то болезненный перелом, не более, чем отказ от одежды, из которой ты вырос… Я отказалась от своей прежней жизни, жизни девушки из богатой семьи, всем обеспеченной, не имевшей проблем. Я была обласкана богом с самого детства, на самом деле, у меня была прекрасная семья, любящая, счастливая, и при том не знавшая материальной нужды и всех тех печалей, которые она так часто несет. Я понимаю, что очень многим обязана именно этому факту, что я сформировалась именно так потому, что меня ничто не ломало, у меня было всё, что могло быть мне нужно. И всю жизнь я не видела в этом ничего неестественного. Всё-таки, ведь с Сэлом для меня не шла речь о том, чтоб жить на съёмных квартирах и голодать, моя семья не отказалась бы от меня. Я это твёрдо знала и даже не рассматривала такой вариант. Мы оба могли остаться собой и всё же быть вместе. Если бы Сэл этого хотел, конечно… Но там, на Арнассии, на Бриме… особенно на Бриме… я многое переосмыслила. Я увидела, что делает с некоторыми богатство, знатное положение. То есть, не то чтоб я не видела этого раньше. Среди друзей семьи были разные люди… И отец с матерью рассказывали мне достаточно историй, чтоб знать - деньги и власть очень даже портят людей. Ну, разумеется, это никогда не касалось меня и моей семьи, это всегда было где-то, и было как будто каким-то отвлечённым моральным вопросом, то есть, я верила, что это просто люди такие, а положение в обществе тут ни при чём. Я видела, может быть, не так много бессовестных, мерзких людей, такие в окружении нашей семьи не задерживались. Но я видела много людей поверхностных, легкомысленных, верящих, что данное им в жизни они действительно заслужили, они такие хорошие, ну а у кого всего этого нет - видимо, чем-то бога не устроил. В полной мере на Бриме я осознала, как комфорт развращает души людей, делает их самодовольными, ни к чему не стремящимися. Я была в тюрьме. Я питалась какой-то дрянью, спала на земляном полу в шкурах, у меня не осталось своей одежды, мне нечем было мыть голову… Я поняла, чего стоит человек на самом деле. Там, на Бриме, я оставила последнее, что связывало меня с прежним моим образом, символ, переросший себя, переросший мою сентиментальность, которой суждено было стать взрослым вопросом, мой детский протест, ставший взрослым протестом. Можно сказать, я вернулась сюда голой - всё, что на мне есть, подарено мне. Заслужено мной. Мать учила меня чего-то стоить, Арнассия, Брима, весь пройденный нами путь учил меня. Меня спрашивали, собираюсь ли я отказаться от отцовской фамилии - конечно, нет. Моя фамилия, мои родители - это свято для меня. Но я отказываюсь от тепла и покоя родного дома, который действительно много значил для меня… От комфорта. Я начала свой собственный путь, и как бы тяжело мне ни было - я буду идти самостоятельно.