Руслан Шабельник - Пути Господни (СИ)

Переминающаяся у стен дюжина подвижников, в среде которых угадывались и старшины цехов, издала дружное, неопределенное:

- О-о-о.

- Небезызвестный Апполинарий снова без разрешения выступал в ткацких цехах, в рабочее время, - голос продолжал отбивать заведенную дробь.

Брови сошлись сильнее, внутренние концы их опустились, отчего вся конструкция начала напоминать воронку, особенно в сочетании с длинным тонким носом Сонароллы.

- Говорил то же, что и обычно. Учитель – бог, спустившейся на землю в человеческом обличии. Ткачихи слушали с превеликим вниманием.

Пол года, коротких, как время счастья, каких-то шесть месяцев назад, когда его только избрали Пастырем, Сонаролла накинулся бы на докладчика:

- Как же вы допустили!

- Запретить! Разогнать!

Время не только лечит, но и вносит свои коррективы. А перемены не всегда к лучшему.

Костер, распаленный им и Стаховым, распался множественными искрами, каждая из которых грозила разродиться полноценным пламенем.

Течения и взгляды на сущность Учителя, а с ними и на уклад жизни, множились синяками на теле незадачливого ребенка. Только, так называемых, «Человеческих», «Арианских» течений насчитывалось около полудюжины. А были еще Бадасты, утверждающие, что Учитель всего лишь пророк, ниспосланный Высшим Разумом; Гаситы, ополчившиеся на ежесубботние Благодарения; Махонцы, призывающие вообще отказаться от любого управления, а все вопросы решать общим собранием.

- Отец-Учитель, куда мир катится…

Кажется, это произнес Никий Гвана, тот самый Никий Гвана в каюте которого они собирались неполный год назад, и который так рьяно обличал Арианцев на сборе Сердика. Длинные волосы висели жирными неухоженными прядями. Даже кружевные манжеты – предмет насмешки мужчин и тайной зависти женщин - свесили дырявые уши.

Сонаролла поднялся, тяжело, седую голову одолевали тяжкие думы, проступая морщинами на сером лице.

Поднялся, чтобы тут же опуститься на колени.

Под шелест одежд за Пастырем последовали остальные.

Сонаролла сплел длинные пальцы тонких рук.

- Учитель, Отец наш небесный, зглянься на неразумных детей твоих. Наставь на путь истинный, не дай сойти с пути праведного. Прости детям своим грехи совершенные не по злому умыслу, не в черноте душевной, а лишь по невежеству. Избави неразумных от новых прегрешений. Вразуми заблудших, возврати сошедших.

- Вразуми заблудших, возврати сошедших, - нестройным хором повторили сотоварищи.

И лампы, вечные лампы, убавили неизменное свечение, тускло мерцая душами заблудших грешников.

- Слава, - родил Сонаролла.

- Слава! – подхватили присутствующие.

***

Сидят две старушки под Люком.

- Ой, Никитична, чего расскажу – соседи позавчерась собрались в своей каюте и пьють, и пьють, и пьють. Вчера собрались – и пьють, и пьють, и пьють. Сегодня собрались – и пьють, и пьють, и пьють…

- Поликарповна, а где ж суть?

- Так там же и ссуть!

Из сборника «Устное народное творчество»

Бесшумная дверь тихо возвратилась на место, прервав предательский поток света из коридора.

На цыпочках Рената двинулась через холл, к своей комнате.

Не то чтобы ее особо бранили за поздние прогулки, и не то чтобы сейчас было так уж поздно…

- Вернулась?

Вопрос, заданный тихим голосом, произвел эффект удара. Тело непроизвольно вздрогнуло, чтобы в следующую секунду так же непроизвольно сжаться. Сердце, подскочив к горлу, осталось там, затрудняя дыхание.

Свет включился – тусклый ночник у изголовья пластикового кресла-качалки – его любимого, изготовленного специально для него, на заказ. Отец сидел в кресле в сером домашнем халате. Пестрая ряса, украшенная затейливой вышивкой, сложными аппликациями – плод труда десятков часов десятков ткачих, была красива. Без сомнения. Однако Рената… не любила ее. А отца, когда он облачался в «рабочий» наряд… побаивалась. Что-то менялось в привычных, знакомых с детства, родных чертах. Отсветы вышивки наползали на глаза, делая их холоднее вечной ночи за обшивкой, тени сложных кружев ложились на лицо, заостряя черты, делая их более… неподвижными, опуская уголки рта, выделяя скулы, укрупняя подбородок…

- Гуляла?

По счастью, сейчас перед ней сидел ее отец. Не первосвященник, член Совета Церкви - Аарон Левицкий, а просто слегка располневший, усталый человек в сером халате.

- Ты напугал меня.

Сердце, оставив в покое горло, безуспешно пыталось вернуться к нормальному ритму.

- Извини.

- Не спишь?

Отец взъерошил редкую поросль на светящейся голове. Рената помнила этот жест. Помнила и любила, с детства. Тогда, на месте жидких волос буйствовала густая пшеничная шевелюра. Она запускала в нее пальчики…

- Так… как-то в последнее время не спиться…

Сердце окончательно успокоилось. Подойдя к отцу, девушка села на подлокотник, осторожно запустив руку в редкие заросли.

Один из двенадцати самых высокопоставленных людей, решающих судьбу Ковчега, блаженно потянулся, обнял дочь.

- Ты выросла, я и не заметил…

- Что ты, я всегда останусь твоей маленькой девочкой.

Отец улыбнулся, лица она не видела, но почувствовала.

- Для меня – да.

- Проблемы на службе?

- Да так…

- Что-то не то с управлением Ковчегом? Мы не туда летим? Не тем курсом движемся? – неловкой шуткой, Рената пыталась развеселить отца.

Против ожидания, улыбка исчезла.

- Не тем, вот именно – не тем. Скажи, ты все еще дружишь с тем пареньком… из техников, как же его…

- Юра! Юра Гопко.

- Вот-вот – Гопко.

- Да, а что?

- Э-э-э, - волосы под пальцами девушки неожиданно превратились в грубую щетину. - Мало ли парней кругом, дался тебе этот Гопко.

- Папа?

- Что, Ренатушка?

- Папа!

- Лично против него я ничего не имею, возможно, он неплохой парень… просто сейчас такое время… дружба вообще непозволительная роскошь… а с техниками… особенно…

- Юра отличный парень! Он хороший, добрый, отзывчивый… стихи пишет.

- Стихи? Интересно, интересно, и о чем же?

- Разные. Есть о любви, о дружбе, есть и смешные.

- Надо же, смешные, когда-то и я… не важно… Подумай над моими словами, не общайся, ради меня, хотя бы временно. Ты пойми, я желаю тебе добра, только добра.

***

Утилизировано – 5 (в т.ч. 4 раба).

Родилось 2.

Квота на детей – 0.

Роскошь обстановки.

Бархат драпировок.

Переливающийся мех инопланетных животных.

Бедным родственником, проглядывающий сквозь бархат пластик стен.

Вычурные светильники, обрамляли стандартные лампы.

Двое молодых, или не молодых людей.

Молодость характеризуется блеском глаз, бурлением чувств, гибкостью тела, категоричностью суждений и скороспелостью выводов… дружбой до гроба.