Руслан Шабельник - Пути Господни (СИ)

Группы сошлись как раз под плакатом с заповедями. Не дойдя нескольких шагов, они остановились и принялись сверлить оппонентов взглядами, как борцы сумо перед поединком.

- Пройти дай! - сквозь стену стиснутых зубов протолкнул Левицкий, и заскрежетал этими самыми зубами, будто отведал недозрелого лимона.

- Проходи, - голодным зверем оскалился Махо.

Вопреки словам, никто и не думал отступать.

От Апполинарцев отделился пухлый Бенаторе.

- Примите истинное Учение! Отриньте заблуждения! Познайте божественную сущность Учителя!..

- Заткнись!

И было непонятно, то ли слово прилетело из противоположных рядов, то ли родилось в толпе единодумцев.

Взгляды, соприкасаясь, высекали искры. Рассыпаясь, падая, эти искры продолжали гореть.

- На последнем Сборе принято решение – тем, кто не принял Истинное Учение продуктов не отпускать! – аграрий Петр Щур был весьма доволен собой.

- Ха! Много вы наработаете без орудий труда!

- Побольше вашего! На пустой желудок, поди, не шибко трудится!

- Лучше сдохнуть, чем жрать вонючие харчи. От них смердит.

- Вашими идеями!

Искры уже не тлели, они горели.

- Это от ваших идей смердит!

- У нас идеи верные, как завещал Учитель!

- У нас вернее!

Узколобый махонец, скаля рот в щербатой ухмылке, сделал шаг и без замаха ткнул одного из оппонентов кулаком, прямо в открытый для ответной реплики рот.

Искры разгорелись в пламя, чтобы тут же быть затоптанными безудержным буйством драки.

Хрипы, замешанные на крови, протискивались сквозь щербины выбитых зубов. Алая, как губы младенца слюна стекала по свернутым подбородкам. Глаза метали молнии, пока чья-то сжатая пятерня не вталкивала эти молнии обратно в череп.

- За Учителя! – истово работая кулаками, орала одна сторона, и хруст ломаемых носов служил доказательством праведности дела.

- За Учителя! – срывала глотки другая, и глухие удары аргументировали верность взглядов.

- За правое дело! – орали обе, и этот, как и другие кличи сливались, окончательно путая немногочисленных соглядатаев.

Сжимая голову окровавленными руками, по стене сполз Петро Щур. Баюкая вывихнутую руку, из задних рядов громко матерился Нестор Махо. Безостановочно работая пудовыми кулаками, прорежал толпу Данкан Левицкий. Тихо подвывая, катался по полу отец семейства и радетель малины Бенаторе.

- Стойте! Стойте! Да остановитесь же вы!

Над Майданом кружилось множество криков. Непостижимым образом, этот заглушил все. Еще более непостижимо – кричавшего послушались.

Кровавая слюна с хрипами брызжела из покореженных ртов, однако кулаки разжались, руки опустились.

- Чанг…

Фридрих Знанский склонился над телом брата.

- Ты меня слышишь?

Брат не отвечал.

- Чанг, ты что?..

Фридрих опустился на колени, осторожно оторвал голову от лужи густеющей крови.

- Брат, братишка…

Глаза того были открыты. Подтверждая страшную правду, они не моргали.

- Ча-а-анг!!!

Один человек взревел тысячей глоток.

Прямо над скорбящим, оправленные в редкостную деревянную раму, пестрели заповеди Учителя. Того самого, за которого так истово сражались минуту назад.

И первая была: «Не…»

***

Прошение на ребенка Ли Виталия – техник, член Совета – удовлетворить.

Рекомендуемое сокращение численности особей – 5.

Великая Мать! Великая Мать! Ты воистину… велика.

На последнем собрании, Рхат-могучий, смелый Рхат тернулся своим носом о щеку.

Ее щеку!

Ноздри опалил запах девушки. А мех! Какой у нее мягкий, податливый, шелковистый мех!

И Боэта не отпрянула.

Не одернула наглеца.

Великая Мать, кто бы мог подумать, тогда, там, в племени, что он будет тереться о неприступную Боэту.

Если Ковчег не рай, то где-то близко.

Очень близко.

Великая Мать!

- Я узнавала у доктора – срок приемлемый. Все нормально. Я сделаю это.

- Нет, не позволю!

Хозяева.

Опять Хозяева.

Странные создания.

Опять ругаются.

Хозяйка беременна, а вместо того, чтобы радоваться – плачет.

И Хозяин день ото дня мрачнее.

Рхат не выдержал, раскрыл, что знает их тайну, поздравил… так Хозяин строго-настрого велел никому не говорить. И вид у него был, как, как… страшный, словом.

Хотя, не говорить – это понятно. Ребенок еще не родился – сглазить могут. Да и когда родится девять дней и девять ночей, пока душа не укрепилась в теле, не положено показывать младенца никому, кроме матери и шамана.

- У нас нет выбора, сейчас нет. Может… потом…

- Потом! Я не хочу потом, не желаю! Техники! Чем они лучше священников! Те прикрывались словами Заветов, эти – благом Ковчега. А суть, смысл, жизнь – страхи, Утилизатор, боязнь инакомыслия – не изменились. Так в чем, я вас спрашиваю, разница?

- Успокойся и говори тише.

- Вот именно – тише. Мы всего боимся, даже слов. Особенно слов.

- Нам и так повезло с… Лизой. Могли не разрешить. Все-таки я – дочь священника, бывшего члена Трибунала…

- Вспомни – тогда не было запретов. И раньше никогда не было!

Нет, все-таки Хозяева очень странные. Хотя, какие ни есть – они его, и других Рхат Луну не надо!

- Аборт не такая уж страшная операция. Особенно на ранних сроках.

- А я слышал, одна из десяти не выживает, и глубоко сомневаюсь, что это – случайность. А даже если все пройдет удачно. Возможно, ты больше никогда не сможешь иметь детей.

- У нас есть Лиза.

- Есть. И будет еще. Обещаю. Я знаю, что делать.

Непонятное слово.

Чудные обычаи.

Рхат Луну даже стало жаль Хозяев.

Почему?

Он сам не понимал.

***

Не суйся воскресенье поперед Вознесения.

Из сборника «Устное народное творчество»

Столы ломились от яств.

Стены от портретов Учителя.

Воздух густел многотысячным гомоном, оседая в: многочисленных кувшинах тягучим киселем, запотевших стаканах цветным желе, глубоких тарелках жирным студнем.

Яркие отсветы цветных лент усеивали стены, пол и даже потолок Майдана. Притягивали взгляд крутобокие горы ягод и фруктов в низких вазах, румяные щеки расписных пряников с начинкой, ступенчатые, любовно вылепленные торты – предмет явной гордости кондитеров.

Праздник.

Шумными стайками гоняла ребятня, каждый обладатель не менее дюжины леденцов, чудом удерживаемых маленькими ручками.

Малочисленными группами двигались дети постарше, придирчиво вглядываясь в аналогичные коллективы противоположного пола.

Скромно держась за руку, шествовали молодые парочки. Некоторые – с детьми.

Отдельно гуляли пары со стажем. Мужчины – у стоек с горячительным. Женщины – у прилавков с едой.

Подслеповато щурились, сентиментально закатывая глаза и шевеля бесцветными губами, старики.

- Разве это праздник!