Иэн Бэнкс - Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)

Страшная тоска охватила его, словно громадность их общей потери становилась для него очевидной лишь в присутствии кого-то другого.

– Ничего я не забыл, – повторил он.

– Должен же быть какой-то выход, – гнула свое сестра.

– Ливуета, поверь мне, его нет.

– Я верила тебе, когда ты говорил, что она цела и в безопасности, – сказала женщина, глядя на подлокотник кресла, выковыривая длинными ногтями драгоценную нить. Губы ее были плотно сжаты.

– Ты была больна, – вздохнул он.

– И что с того?

– Ты могла умереть! – Он подошел к шторам и начал расправлять их. – Ливуета, я не мог тебе сказать, что они схватили Дарк. Потрясение могло быть слишком…

– …велико для несчастной, слабой женщины, – закончила Ливуета, качая головой и продолжая выковыривать золотую нить из подлокотника. – Лучше бы ты избавил меня от этого оскорбительного вранья и сказал правду о моей сестре.

– Я пытался сделать как лучше, – сказал он, направляясь в ее сторону, но остановился на полпути и отошел к углу стола, на котором недавно сидела Ливуета.

– Ну конечно. Привычка брать на себя ответственность, видимо, приходит вместе с высоким положением. И разумеется, я должна быть тебе благодарна.

– Лив, пожалуйста… Неужели обязательно…

– Что – обязательно? – Она посмотрела на него горящими глазами. – Обязательно усложнять тебе жизнь? Так?

– Я только хочу, – медленно произнес он, стараясь сдерживаться, – чтобы ты попыталась понять… Мы должны стать одним целым и поддерживать друг друга.

– Ты хочешь сказать, что я должна поддерживать тебя, а сам меж тем не собираешься поддерживать Дарк.

– Черт побери, Лив! – закричал он. – Я делаю все, что в моих силах! И потом, речь не только о ней. Я должен думать и о других людях. Обо всех моих солдатах, о штатских внутри города, обо всей этой чертовой стране!

Он подошел к сестре, встал на колени перед большим креслом и положил руку на подлокотник, который теребила она.

– Ливуета, пожалуйста, – взмолился он. – Я делаю все, что могу. Помоги мне. Поддержи меня. Другие командиры хотят атаковать. Я – единственное, что стоит между Даркенс и…

– Может быть, ты и должен атаковать, – вдруг сказала она. – Может быть, именно этого он и не ждет.

Он покачал головой:

– Даркенс у него на корабле. Прежде чем захватить город, нам придется уничтожить корабль. – Он заглянул сестре в глаза. – Ты уверена, что он не убьет Даркенс? Если, конечно, та останется в живых во время штурма.

– Да. Уверена.

Некоторое время он выдерживал взгляд Ливуеты, не сомневаясь, что она согласится с ним или хотя бы отвернется. Но Ливуета не отводила глаз.

– Нет, – произнес он наконец, – я не могу пойти на такой риск.

Он вздохнул, закрыл глаза, положил голову на подлокотник.

– На меня со всех сторон оказывают… сильнейшее давление, – продолжил он, попытавшись взять ее за запястье, но Ливуета отдернула руку. – Ливуета, тебе не приходит в голову, что я переживаю и мне небезразлично, что случится с Дарк? Неужели, по-твоему, я уже не тот брат, которого ты знала, не тот солдат, каким меня сделали? Неужели ты думаешь, что если в моем подчинении целая армия, а вокруг меня адъютанты и офицеры, которые беспрекословно мне повинуются, я не могу быть одиноким?

Ливуета резко встала – так, чтобы не касаться его.

– Да, – сказала она, глядя на него сверху вниз; он тем временем рассматривал золотую нить в подлокотнике. – Ты одинок, и я одинока, и Даркенс одинока, и он одинок, и все одиноки!

Она быстро повернулась – длинная юбка на мгновение вздулась – и вышла из комнаты. Он слышал, как хлопнула дверь, но не шевельнулся, стоя на коленях перед пустым креслом, словно отвергнутый любовник. Потом он засунул мизинец под золотую петельку, вытянутую Ливуетой, дернул за нее, и нить порвалась.

Он медленно поднялся, подошел к окну, протиснулся за шторы и встал, глядя на серый рассвет. Внизу, в клочьях тумана, двигались машины и люди, словно завернутые в камуфляжную паутину самой природой.

Он завидовал тем, кого видел внизу, уверенный, что большинство из них, в свою очередь, завидуют ему. Он управлял всем, у него была мягкая кровать, ему не нужно было месить окопную грязь или класть в сапоги камешки, чтобы не заснуть в карауле… И все же он завидовал этим людям: им нужно было лишь выполнять приказания. И – признавался он себе – завидовал Элетиомелю.

Будь он больше похож на Элетиомеля… Эта мысль посещала его слишком часто. Будь ему свойственны такое же жестокое коварство, такое же невольное вероломство… Он хотел быть таким.

Он скользнул обратно за шторы, стыдясь своих мыслей. Подойдя к столу, он выключил свет и сел на прежнее место.

«На трон», – подумал он и впервые за много дней усмехнулся: трон был символом власти, а он чувствовал себя совершенно бессильным.

Судя по звуку, внизу остановился грузовик – там, где не должен был останавливаться. Он замер, внезапно подумав о мощной бомбе под своим окном… и его охватил ужас. Вслед за отрывистым лаем сержанта послышались звуки разговора, и грузовик отъехал чуть в сторону, хотя звук мотора был по-прежнему слышен.

Спустя некоторое время он услышал громкие голоса на лестнице: было в них что-то такое, отчего мороз подирал по коже. Он сказал себе, что это все глупости, и включил свет. Но голоса по-прежнему доносились до него. Потом раздалось что-то вроде резко оборвавшегося крика. Он вздрогнул, расстегнул кобуру, жалея, что при нем нет ничего внушительнее этой игрушки, и подошел к двери. Голоса звучали странно: одни были громкими, настойчивыми, и их обладателей, похоже, кто-то старался успокоить. Он приоткрыл дверь и вышел из кабинета. Адъютант стоял у дальней двери, выходившей на лестницу, и смотрел вниз.

Он засунул пистолет в кобуру, подошел к адъютанту и тоже посмотрел вниз. Там стояла Ливуета, глядя на него широко раскрытыми глазами, а вместе с ней – несколько солдат и один из высших офицеров. Все они окружили маленький белый стул. Он нахмурился. Ливуета выглядела глубоко потрясенной. Он быстро спустился вниз, и женщина вдруг пошла ему навстречу широкими шагами; юбка ее взметнулась. Бросившись к нему, Ливуета обеими руками уперлась ему в грудь. Ошеломленный, он подался назад.

– Нет, – сказала она, вперившись в него горящими глазами; лицо ее было бледнее смерти. – Иди обратно.

Голос Ливуеты звучал так глухо, словно принадлежал вовсе не ей.

– Ливуета… – раздраженно сказал он, отталкиваясь от стены и пытаясь заглянуть через плечо женщины – туда, где люди суетились вокруг маленького белого стула.

Та снова оттолкнула его.

– Иди обратно!

Глухой, незнакомый голос.

Он ухватил ее за оба запястья.

– Ливуета, – сказал он тихим голосом, указывая взглядом на людей внизу, в холле.