Иэн Бэнкс - Выбор оружия. Последнее слово техники (сборник)

– Не делай чего ? – ошеломленно спросил он.

Казалось, та не слышала его, повиснув на своих путах. Тело ее сотрясалось от рыданий.

Именно в такие моменты он переставал понимать людей – он и представить себе не мог, что происходит у них в мозгу, закрытом и непостижимом. Покачав головой, он прошелся по комнате с сырым и затхлым воздухом, словно появление двоих людей его не освежило. Домик этот всегда был вонючей дырой. Может быть, здесь жил невежественный сторож брошенных машин, созданных в ином, более блистательном веке и давно поломанных из-за того, что эти люди питали несомненную любовь к войне. Убогая жизнь в жалком месте.

Когда они придут? Когда они найдут его? Возможно, они считают его мертвым? Дошло ли до них его послание, переданное по радио после того, как оползень отрезал их от остальной части штабной колонны?

Правильно ли он обращался с этой дурацкой рацией?

Может, и нет. На нем могут поставить крест – мол, поиски бесполезны. Его это почти не волновало. Вряд ли его боль усилится, если он попадет в плен; он уже утонул в этой боли – порождении своего сознания – и почти уже был рад ей: нужно только настроиться на боль. И он знал, что может настроиться, нужны только силы.

– Если хочешь меня убить, пожалуйста, сделай это быстро.

Эти постоянные возгласы, прерывавшие его мысли, начинали действовать на нервы.

– Я не собирался тебя убивать, но если продолжишь скулить, то могу и передумать.

– Я тебя ненавижу.

Казалось, ничего иного изобрести она не могла.

– А я – тебя.

Девушка вновь громко разрыдалась.

Он снова выглянул наружу, где лил дождь, и увидел «Стаберинде».

Поражение, поражение, шептал дождь; танки застряли в грязи, солдаты сдаются в плен под проливным дождем, все разваливается на части.

И еще – глупая девушка с сопливым носом… Он мог бы посмеяться над этим; над тем, что тратит время, перемещаясь между великим и малым, великолепно громадным и низкопробно нелепым. Это вроде того, как если бы шокированным аристократам пришлось ехать в одном вагоне с пьяными, грязными крестьянами, которые блюют на них сверху и совокупляются под их полкой: изысканность и блохи.

Смех был единственной реакцией, единственным ответом, который невозможно было превзойти или заглушить, в свою очередь, смехом; наименьшим из всех общих знаменателей.

– Ты знаешь, кто я? – спросил он, внезапно поворачиваясь.

Ему вдруг пришло в голову, что девушка может и не знать этого. Он бы ничуть не удивился, узнав, что она пыталась убить его только потому, что он сидел в большой машине, а не потому, что узнала в нем главнокомандующего. Ничуть не удивился бы. Он почти ждал этого.

Девушка подняла голову:

– Что?

– Ты знаешь, кто я? Знаешь мое имя и звание?

– Нет. – Она сплюнула. – А что, должна?

– Нет-нет, – рассмеялся он, отвернулся и на мгновение перевел взгляд на серую стену дождя, словно это был старый друг, после чего снова рухнул на кровать.

Правительству это тоже не понравится. Он им столько всего наобещал – изобилие, новые земли, рост богатства, престижа, власти. Если не вмешается Культура, его просто расстреляют – казнят за поражение. Все должно было закончиться их победой, а закончится его поражением. Стандартное обвинение.

Он пытался убедить себя, что по большому счету он победил. Он знал, что победил, но только при поражении, при полном развале он начинал по-настоящему думать и восстанавливать в уме всю картину своей жизни. Именно тогда его мысли возвращались к кораблю «Стаберинде» и тому, что означал этот корабль. Тогда-то он и вспоминал о Стульщике – это древнее словечко неизменно обостряло у него сознание своей вины…

На сей раз все оказалось лучше – никто не был единственным виновником поражения. Он командовал армией, нес ответственность перед правительством, которое могло его снять: в конечном счете ответственность лежала на власть предержащих. Сам конфликт не носил личной окраски. Он никогда не встречался с вождями противника, не ведал, кто они такие, – ему было известно лишь о военных предпочтениях врага, о способах передвижения войск и сосредоточения сил. Это четкое разделение между противоборствующими силами, казалось, смягчало сыпавшиеся на него удары. Ненамного.

Он завидовал людям, которые рождались, росли, взрослели среди им подобных, обзаводились друзьями, потом оседали где-нибудь, окруженные одними и теми же соседями, проживали обычную, неприметную, спокойную жизнь, старели, затем на смену им приходили другие, а дети приезжали их навещать… и они умирали от старости, в полном маразме, довольные тем, что осталось позади.

Он не верил, что сможет испытать такие чувства, захочет вдруг быть похожим на них: неглубокое отчаяние, тихие радости, нить судьбы никогда не натягивается до предела, скромное, незначительное, незаметное существование.

Это казалось таким привлекательным, бесконечно желанным – отныне и навсегда. Если однажды попасть в такое положение, побывать там – можно ли затем испытывать жуткую потребность совершать то, что совершал он, штурмовать эти высоты? Вряд ли. Он повернулся и посмотрел на привязанную к стулу девушку.

Бессмыслица, глупость; в голову лезла всякая ерунда. Будь он морской птицей… но как можно быть морской птицей? Будь он морской птицей, тупой, с крохотным мозгом, он любил бы есть пованивающие рыбьи потроха и выклевывать глаза маленьким грызунам; он не знал бы поэзии и никогда не смог бы жаждать полета так, как жаждет его стоящий на земле человек, желающий стать птицей.

Если ты хотел быть морской птицей, то, значит, заслуживал быть ею.

– Ага, вот они – генерал и маркитантка. Вы поступили не совсем правильно, ее следовало привязать к кровати…

Он вскочил и развернулся, нащупывая кобуру на поясе.

Кирив Сокрофт Рогтам-Бар захлопнул дверь и, остановившись на пороге, принялся стряхивать воду с большого клеенчатого плаща. Он иронически улыбался и выглядел до омерзения свежим и привлекательным, хотя и не спал несколько дней.

– Бар!

Он чуть ли не бегом бросился к Рогтам-Бару. Обнявшись, оба рассмеялись.

– Все такой же. Генерал Закалве. Здравствуйте. Я подумал, может, захотите присоединиться ко мне в угнанной машине. У меня тут амф за дверью…

– Что?!

Он снова распахнул дверь, пытаясь увидеть что-нибудь за стеной воды. Метрах в пятидесяти, рядом с одним из старых механизмов, стоял большой потрепанный грузовик-амфибия.

– Это же их грузовик, – рассмеялся он.

Рогтам-Бар кивнул с несчастным видом:

– Да. Боюсь, что так. К тому же они, похоже, хотят заполучить его обратно.

– Хотят? – снова рассмеялся он.

– Да. Кстати, боюсь, что правительство пало. Пришлось уйти в отставку.