Грег Иган - Лучшая фантастика

Итак, вы хотите узнать про Хейли.

Нет, я к этому привыкла, по крайней мере должна была привыкнуть. Люди хотят знать только о моей сестре.

Это был мрачный, дождливый октябрьский день, в воздухе пахло только что опавшей листвой. Лесные ниссы, окаймлявшие поле для хоккея на траве, стали ярко-красными, словно кровавые следы, оставленные великаном.

У меня была контрольная по французскому, а по домоводству я должна была распланировать на неделю вегетарианскую еду для семьи из четырех человек. Около полудня Хейли прислала мне сообщение из Калифорнии:

Сбежала с занятий. Прямо сейчас мы с К едем на фестиваль!!!

Я ее проигнорировала. Ей нравилось дразнить меня свободой жизни в университете. Я завидовала, но не хотела делать ей приятное и демонстрировать это.

Во второй половине дня пришло сообщение от мамы:

Хейли тебе не писала?

Нет.

Сестринская круговая порука была священна. Ее тайному бойфренду ничто не грозило.

Если напишет, сразу позвони мне.

Я убрала телефон. Мама была склонна к гиперопеке.

Вернувшись домой с хоккея на траве, я сразу поняла: что-то случилось. Мамина машина стояла на подъездной дорожке, а мама никогда не возвращалась с работы так рано.

В подвале работал телевизор.

Мамино лицо было пепельно-серым. Придушенным голосом она сказала:

— Звонил староста общежития Хейли. Она отправилась на музыкальный фестиваль. Там произошла стрельба.

Остаток вечера прошел как в тумане. Число погибших росло, телеведущие трагическими голосами зачитывали старые сообщения стрелка на форумах, в сети распространялись нечеткие, дрожащие видеозаписи сопровождающих дронов, на которых люди в панике кричали и разбегались.

Я надела очки и оказалась в виртуальной копии места происшествия, которую быстро соорудили репортеры. Там уже было полно аватарок со свечами. На земле мерцали силуэты найденных тел, светящиеся дуги с плавающими числами показывали траектории пуль. Так много данных, так мало информации.

Мы пытались звонить, отправляли сообщения. Ответа не было. Может, у нее села батарейка, говорили мы себе. Она вечно забывает зарядить телефон. Должно быть, сеть перегружена.

Нам позвонили в четыре утра. Мы не спали.

— Да, это… Вы уверены? — Мамин голос звучал неестественно спокойно, словно ее жизнь, словно наши жизни только что не изменились навсегда. — Нет, мы сами прилетим. Спасибо.

Она завершила разговор, посмотрела на нас и сообщила новости. Потом рухнула на диван и закрыла лицо руками.

Раздался странный звук. Я оглянулась — и впервые в жизни увидела, как плачет отец.

Я упустила последний шанс сказать ей, как сильно ее люблю. Мне следовало ответить на сообщение.

У меня нет фотографий Хейли, чтобы показать вам. Это не важно. У вас и так хватает фотографий моей дочери.

В отличие от Эбигейл, я никогда не снимал много фотографий или видео, не говоря уже о голограммах с дронов или погружения в реальность. У меня нет инстинкта, чтобы быть готовым к неожиданностям, нет выдержки, чтобы документировать важные моменты, нет таланта, чтобы идеально выбрать кадр. Однако эти причины — не главные.

Мой отец был фотографом-любителем, он гордился тем, что сам проявляет пленку и печатает фотографии. Если пролистаете пыльные альбомы на чердаке, увидите множество снимков, на которых мы с сестрами позируем, натянуто улыбаясь в камеру. Обратите внимание на фотографии моей сестры Сары. Вы заметите, что ее лицо часто повернуто чуть в сторону от объектива, так, чтобы скрыть правую щеку.

Когда Саре было пять, она взобралась на стул и опрокинула кипящую кастрюлю. Отец должен был присматривать за ней, но отвлекся на телефонный спор с коллегой. В итоге у Сары остались шрамы, которые тянулись от правой стороны ее лица до самого бедра, словно гребень застывшей лавы.

Вы не найдете в этих альбомах записей шумных ссор между моими родителями; неловкого холода, который окутывал обеденный стол всякий раз, когда мать спотыкалась на слове «красивая»; того, как отец избегал смотреть Саре в глаза.

На тех немногих фотографиях, где лицо Сары видно полностью, шрамы скрыты, тщательно заретушированы в темной комнате, штрих за штрихом. Мой отец просто сделал это, а мы весьма поднаторели в молчании.

Я не люблю фотографии и другие заменители памяти, но избежать их невозможно. Коллеги и родственники показывают их тебе, и остается только смотреть и кивать. Я вижу, какие усилия предпринимают производители запоминающих приспособлений, чтобы их продукция превосходила оригинал. Цвета яркие, детали выступают из теней, фильтры создают любое настроение по вашему желанию. Вам ничего не нужно делать, телефон сам выполнит кадрирование, и вы сможете притвориться, будто путешествуете во времени, сможете выбрать идеальный момент, когда все улыбаются. Кожа разглажена, поры и небольшие дефекты стерты. То, на что прежде у отца уходил целый день, сейчас делается в мгновение ока и намного лучше.

Верят ли люди, снимающие эти фотографии, что они и есть реальность? Или цифровые картины заменили реальность в их памяти? Пытаясь вспомнить момент на фотографии, вспоминают ли они то, что видели, — или то, что для них создала камера?

По пути в Калифорнию, пока Грег дремал, а Эмили смотрела в окно, я надела очки и окунулась в фотографии Хейли. Я думала, что буду заниматься этим лишь в старости, когда совсем одряхлею и не смогу создавать новые воспоминания. Гнев будет позже. Скорбь не оставила места для других эмоций.

Я всегда заведовала камерой, телефоном, сопровождающим дроном. Я делала ежегодные альбомы, видео с отдыха, анимированные рождественские открытки, суммировавшие семейные достижения за год.

Грег и девочки потакали мне, не всегда охотно. Но я верила, что когда-нибудь они меня поймут.

«Изображения важны, — говорила я им. — Наш мозг — как несовершенное решето времени. Без картинок мы забудем многое, что хотели бы помнить».

Пока мы пересекали страну, я всхлипывала, переживая жизнь моей старшей дочери.

Нельзя сказать, что Эбигейл заблуждалась. По крайней мере не полностью.

Я много раз хотел, чтобы у меня были изображения, которые помогли бы мне вспомнить. Я не могу представить точную форму лица Хейли в шесть месяцев или вспомнить, кем она нарядилась на Хэллоуин в пять лет. Я даже не помню оттенок синего платья, которое она надела на школьный выпускной.

Конечно, учитывая, что случилось позже, теперь ее изображения вне моей досягаемости.

Я утешаю себя такой мыслью: разве может фотография или видео поймать близость, мое непередаваемое субъективное восприятие и настроение, эмоциональный лейтмотив каждого момента, когда я ощущал невозможную красоту души моего ребенка? Я не хочу, чтобы цифровое воспроизведение, суррогатное отражение того, что увидели электронные глаза, профильтрованное через слои искусственного интеллекта, затмили то, что я помню о нашей дочери.