Жорж Ле Фор - Вокруг Солнца [litres]

– Ну, как наша скорость? – спросил Михаил Васильевич.

– Пока не могу вам сказать точно, но, во всяком случае, она вполне достаточна, – успокоил его инженер.

– Доберемся мы до Юпитера?

– Ну, запаса электрической энергии, благодаря усовершенствованным аккумуляторам, у нас хватит на шесть месяцев непрерывного полного хода; запасов пищи и дыхательного материала – на такой же срок.

Михаил Васильевич успокоился и погрузился в свое любимое занятие – созерцание небесных светил в телескоп.

Не прошло и часу, как старик почувствовал, что его начинает клонить ко сну: предусмотрительный Сломка нарочно выбрал для отъезда поздний час.

– Удивительно, как утомило меня прощальное заседание Астрономического Общества, – заметил он, позевывая. – Сэр Фаренгейт, который час по вашему хронометру?

– Тридцать пять двенадцатого.

– Поздненько. Не пора ли и на покой? Только необходимо, чтобы кто-нибудь из нас остался дежурить поочередно.

– Если позволите, профессор, – лукаво проговорил Сломка, – я буду дежурить первым; вторую четверть ночи будет бодрствовать Гонтран, третью – сэр Фаренгейт, а четвертую – вы.

– Как угодно. Вы согласны? – обратился Михаил Васильевич к американцу и Фламмариону. Те утвердительно кивнули головами.

– В таком случае, спокойной ночи.

Ученый и Елена отправились в свою каюту.

Фаренгейт сделал то же. Оба друга поспешили в машинное отделение.

– Право на борт!.. Перемени курс!.. – весело скомандовал Гонтран.

– Т-с-с!.. Сумасшедший!.. – остановил его Сломка, – старик еще не улегся.

Аэроплан немедленно изменил свое направление и понесся назад, к Земле. Довольные придуманным фокусом, приятели расхохотались. Затем Гонтран попросил инженера разбудить его, когда наступит его очередь и отправился немного отдохнуть в свою каюту.

Оставшись один, Сломка несколько минут смотрел в окно на несшиеся с головокружительной быстротой облака астероидов. Это занятие так подействовало на него, что уже очень скоро инженер почувствовал приступы неудержимой зевоты. Чтобы разогнать сон, Сломка отправился в общую каюту и, усевшись на мягком диване, принялся за вычисления. Но и это дело спорилось плохо. Инженер чувствовал, что усталые глаза его против воли слипаются, а карандаш едва держится в руках.

Через несколько минут Сломка спал сном праведника, уронив на пол свою записную книжку.

– Сломка!.. Сломка!.. – расслышал инженер сквозь сон чьи-то восклицания, сопровождаемые энергичными толчками.

– Убирайся, Гонтран. Я хочу спать, – отвечал Сломка, не открывая глаз и поворачиваясь на другой бок.

– Какой Гонтран. Это я, – отвечал будивший. – Вставайте, уже поздно.

Окончательно придя в себя, инженер вскочил с дивана и увидел перед собою Михаила Васильевича, с улыбкой глядевшего на его заспанную фигуру.

– Эх вы, сони, – укоризненно покачал головой старик. – Взялись дежурить, а ни один не встал.

– Разве теперь так поздно?

– Девять часов утра. Хорошо еще, что я спал не более часа. Встаю, иду сюда, вижу – вы спите. Отправляюсь в вашу каюту: Гонтран и Фаренгейт погружены в глубочайший сон. Иду, наконец, в машинное отделение, и что же? Сломка невольно вздрогнул. – Машина работает, но винт вертится совсем не в ту сторону, куда надо: вместо того чтобы двигать «Молнию» по течению космического потока, он двигает ее в противоположную сторону от Юпитера.

– Ну, и что же вы? – замирающим голосом спросил инженер.

– Странный вопрос. Конечно, я поспешил немедленно исправить вашу непростительную небрежность и дать «Молнии» надлежащий ход. Вот уже восемь часов, как она несется по течению потока астероидов, успев сделать за это время почти шестьсот тысяч миль.

Инженер с отчаянием схватился за свою густую шевелюру, бормоча сквозь зубы проклятия.

– Что с вами? – спросил изумленный Осипов.

– Ничего. Надеюсь, что дальше Юпитера ваши планы не идут?

– Напротив, я думаю посетить Сатурн, Уран, и Нептун.

– Но это чистое безумие! Сколько лет мы убьем на эту прогулку?

– Зачем же лет? «Молния» делает 85 километров в секунду, стало быть, 76 620 миль в час, или 1850 тысяч миль в сутки. Иначе говоря, через два месяца мы будем на Юпитере, с небольшим через пять – на Сатурне.

Проклятия прервали речь ученого. Собеседники обернулись и увидели стоящего у дверей каюты Фаренгейта. Вид американца заставил их невольно отшатнуться: его налитые кровью глаза горели диким огнем, а лицо было искажено яростью.

– Так вы затеяли смеяться надо мною, несчастные!.. – громовым голосом закричал он. – Проклятие вам! Я отомщу вам за себя. Если мне не суждено увидеть Земли, то я не хочу больше жить, но прежде, чем умереть, я отправлю всех вас в ад!

– Он помешался! Держите его, Сломка! – в ужасе вскричал профессор.

Инженер направился к американцу, но сильный удар кулака заставил его отлететь прочь. Затем американец, словно тигр, кинулся на старика и ударил его кулаком по голове.

– Убивают!.. Помогите!.. – едва успел вскрикнуть Осипов, как сноп падая на пол.

Фаренгейт захохотал безумным смехом.

– Один получил по заслугам, – проговорил он. – Не избежать и другим.

Помешанный кинулся на Гонтрана, прибежавшего на крик Михаила Васильевича. Но прежде, чем тяжелый кулак Фаренгейта успел обрушиться на голову ошеломленного Фламмариона, Сломка с ловкостью кошки бросился на сумасшедшего и схватил его сзади.

– Веревок!.. Вяжи его, Гонтран!.. Он убьет всех нас, – проговорил инженер, задыхаясь.

Напрасно Фаренгейт с пеной у рта бешено бился, стараясь вырваться из державших его цепких объятий. Напрасно старался он ударить своего ловкого противника кулаком, ногами, даже укусить; Сломка крепко держал его. Тем временем Гонтран успел достать пару крепких ремней, повалил американца на пол и принялся вязать его. В каюту вбежала полуодетая Елена. Увидев отца, неподвижно лежавшего на полу, она бросилась к нему с криком.

Рыдания молодой девушки смешались с бешеными криками американца и энергичными восклицаниями Гонтрана и Сломки. Наконец сумасшедший был скручен по рукам и ногам. Гонтран кинулся к невесте, а Сломка к лежавшему без движения профессору.

– Он не убит! Сердце еще бьется! – вскричал инженер, приложив ухо к груди старика. – Скорее, Гонтран, воды!

Фламмарион поспешил принести воды, и Сломка начал смачивать голову Михаила Васильевича живительной влагой. Елена с надеждой следила за всеми его движениями. Наконец, профессор что-то невнятно простонал и открыл глаза, но тотчас же в бессилии снова закрыл их.

– Папа, дорогой папа!.. – бросилась к отцу молодая девушка.

Сломка решительно отстранил ее.