Даниэль Зеа Рэй - Егерь

– Ты бросаешь меня? – обреченно спросил он.

Она затянулась и выдохнула дым.

– Ты знал, что рано или поздно задашь мне этот вопрос. И ты точно знал, что я отвечу тебе. Я права? – она ласково улыбнулась, а Зафир понял, что проваливается в бездну.

– Да, – прошептал он в ответ.

– В нашей с тобой игре мы оба лукавили. Вселенная связала нас, потому что мы друг друга стоим. Это своего рода наказание за грехи, которые никуда не денутся. Я не знаю, как ты существуешь со своей виной. Я не понимаю… – она затушила елотку и допила кофе. – И жить с человеком, который считает себя насильником, я не стану. Извини. Это сильнее, чем любая связь.

– Я знаю, – Зафир отвернулся и отошел к окну.

– Я буду спать у себя в комнате.

– Как скажешь, – он кивнул.

Больно. От ее слов больно. От невозможности что-либо изменить больно. От того, что любит, тоже больно. Ему жить с этим. И с этим умирать.

Как обещал, он заехал за ней в семь вечера. Роден спустилась вниз, обулась, накинула на плечи его черный плащ и остановилась у выхода.

– Ты идешь? – позвала она.

Зафир стоял во фраке и смотрел на свое отражение в зеркале.

– Почему ты так оделась? – спросил он, медленно поворачиваясь к ней.

– Потому что мне больше нечего надеть, – ответила Роден и открыла дверь.

– Зафир Кеоне и Роден Кенигстен! – объявил глашатай.

– Сейчас кто-нибудь подавится, – прошептала Роден и взяла с подноса бокал.

В зале закашлялись сразу несколько человек.

– О! Твои родственники! Вселюбящая Назефри машет тебе рукой! – Роден пригубила какой-то фиолетовый напиток из бокала и отсалютовала «жертве» жениха.

Зафир улыбнулся и повел Роден к столику.

– Всем привет! – она поставила бокал на стол и присела. – Как дела? Что нового?

Камилли хмынул:

– С твоим появлением каждый новый день пестрит новостями, – он отсалютовал Роден и выпил.

– Это лучше, чем жить в мыльном пузыре, в надежде, что он никогда не лопнет, – она вытянула ноги и застучала коготками по столу.

Эста и Назефри натянуто улыбались. Казалось, будто их лица сейчас треснут и маски спадут.

– За семейные тайны! – Роден подмигнула Назефри и опустошила бокал.

Лицо Назефри перекосило. Камилли со злостью глядел на Роден. Наверное, хотел прожечь взглядом дыру в ее сердце. Не повезло. На месте, где было сердце, уже зияла дыра.

– Сафелия Бридетон! – объявил глашатай и все обернулись.

Зал охнул. Закашлялись сразу с десяток человек. Сафелия даже улыбнулась, проплывая по волнам чужого удивления и негодования. Ее открытое ярко-синее платье струилось шлейфом по полу. А кожа… Лоскуты соединялись причудливыми линиями и каждый рубец кричал о том, через что хозяйке пришлось пройти.

Сафелия подошла к родственникам, присела в поклоне.

– Отец тебя убьет, – прошептал Урджин и отсалютовал сестре. – Он же просил, не выставлять напоказ…

Она обернулась и приветливо помахала рукой матери с отцом. Фуиджи побагровел и отвернулся. Нигия вперила взгляд в блюдо на столе.

– Мне нечего стесняться. А если это стесняет отца, – она пожала плечами, – его проблемы, – Сафелия присела за стол и тут же вперила удивленный взгляд в Роден.

– Ты пьешь?

– Зато не курю, – ответила та и отвернулась.

– Плохой признак.

– А может наоборот, – Роден повернулась к ней, – хороший?

– Прекрасно держишься, – пробурчал Камилли.

– Ты тоже, – Сафелия взяла бокал и пригубила.

– Красивое платье, – заметила Эста. – Тебе очень идет этот цвет.

Сафелия покосилась на Эсту и вскинула бровь:

– Даже не пытайся сгладить. Все равно не получится.

– Попытаться стоило.

– Брось, – Сафелия махнула рукой. – Пару часов помучаемся, а там будет легче.

– Следует повысить градус, – Роден указала пальцем на темную бутылку с крепким напитком. – Плесни-ка мне альзетера!

Зафир налил немного в ее стакан.

– Сок? – предложил он.

– Не запиваю, – она тут же опрокинула порцию и даже не поморщилась.

– Попробуй рыбу, – он указал на блюдо с розовым мясом.

– Позже. Лучше еще плесни немного. Чувствую, сегодня будет весело всем и каждому, – она перевела взгляд на молчаливую Назефри и улыбнулась ей.

Стефан подошел к их столику и остановился рядом с Сафелией.

– Все хорошо? – спросил он, обращаясь явно только к ней.

– Пока держусь, – она улыбнулась и вежливо кивнула.

– Сейчас встречу всех гостей, а потом приступим к официальной части и заявлениям.

– Я буду здесь, – она снова ему улыбнулась.

– Я на это очень надеюсь, – он наклонился и поцеловал ее ладонь.

В зале снова кто-то охнул. Одновременно подавились несколько человек. Еще бы! Только час назад Император Олмании сделал громкое заявление о расторжении помолвки с Эберроуз Левифан, об аресте всех представителей правящей элиты «прибывших», в том числе его бывшей невесты. Потом было несколько фраз о предотвращении заговора против олманцев и слова благодарности бюро общественной безопасности Совета Всевидящих и дружественным Доннаре, Навернии и Суе. Стефан не отвечал на вопросы, лишь пообещал, что позже соберет еще одну пресс-конференцию, на которой расскажет о результатах проведенных проверок, а также, пользуясь случаем, поздравил свой народ с праздником. Получилось коротко и лаконично. Пока в сети обсасывали новости, трубя по всем каналам о громогласных заявлениях Императора Олмании, сам Стефан спокойно готовился к мероприятию.

– Эмма Уилберри, Имайджа Уилберри и Одри Уилберри! – объявил глашатай.

– Началось, – прошептала Роден, опуская голову.

Зафир встал, Роден продолжала сидеть. Через весь зал к их столику прошествовала троица с классическими суирскими рисунками на лицах и руках. На них были вечерние наряды, подобных которым большинство присутствующих никогда не видели. На молочно-белых полотнах, расшитых золотом и серебром, украшенных жемчугом и камнями появлялись и гасли цветы. Нежно-розовые, бледно-зеленые, небесно-голубые, приглушенно-желтые бутоны, опутанные сетью ярко-зеленых стеблей и листьев, то и дело распускались, превращаясь в прекрасные цветы. Спустя несколько мгновений цветы теряли лепестки и высыхали, растворяясь в голограммах новых бутонов. Цикл жизни замыкался на точке, где рождение сменяла смерть, и все повторялось вновь. Зафир знал, сколько стоит один такой голографический наряд. Десятки тысяч, выкинутых на тряпки, в которых эти люди выйдут в свет лишь однажды и никогда больше не наденут вновь. Роден расплатилась за эти тряпки, как и за все остальное в их роскошной жизни. Зафир перевел взгляд на Роден. Черный шелк струился по ее груди, очерчивая соски и ниспадал складками к бедрам. Спина Роден была открыта. Рубцы от ударов плетью покрывали кожу, словно ветви тех растений, что цвели и вяли на нарядах ее родни. Цветные рисунки не скрывали их. Безусловно, дермоспон мог бы с этим помочь, но Роден никогда их не прятала. Зафир взглянул на ее поношенные черные ботинки на шнуровке и с прискорбием улыбнулся. У Роден останутся бриллианты, которые он ей подарил, у нее будут деньги, которые он перечислит на ее счет. Но она вряд ли потратит их на шмотки. И вряд ли купит себе новые ботинки.