Даниэль Зеа Рэй - Егерь

– Мы все во внимании, – кивнул Урджин.

– Для начала, мне понадобится уксус. В вашем доме есть уксус?

– Ты уверена? – спросил ее Стефан.

Сафелия поджала губы и улыбнулась.

– Как никогда прежде.

– Зачем тебе уксус? – не поняла Эста.

– Принеси, пожалуйста, – попросила Сафелия. – Потом ты все поймешь. Обещаю.

Эста переглянулась с Назефри и вышла из гостиной. В молчании они ждали ее возвращения. Наконец, Эста протянула Сафелии бутылку с уксусом.

– Благодарю, – Сафелия откупорила бутыль и смочила им пальцы.

Кожа зашипела. Дермонспон вступил в цепную реакцию, отваливаясь с ее рук кусками. Сафелия встала и расстегнула свой костюм.

– Мы с Роден встретились два года назад в клинике для душевнобольных некой госпожи Ситен. Элитное заведение, куда меня отправили на лечение после попытки суицида, – Сафелия сняла костюм с плеч, стянула вниз, оголила ноги. – Роден назвала меня Лоскутным Одеялом», потому что я сделана из лоскутов кожи. – В этой клинике меня накачали транквилизаторами и изнасиловали, – Сафелия провела пальцем по шее, задевая толстый рубец. – Кому я могла об этом рассказать? Будучи запертой в месте, где никому не верят, где насилуют каждый день, кому я могла пожаловаться? Груз Наследия Империи никто не снимал с моих плеч. Я оказалась в том месте по своей вине, а доказать изнасилование, когда не осталось никаких следов, нереально. Опозорить семью? Выставить напоказ свое бессилие? «Империя – дороже ее детей», – Сафелия покачала головой. – Этому нас учил отец. Мне только и осталось, что ждать и молиться, чтобы меня не изнасиловали вновь. Тогда я и повстречала Роден. Жертва, изуродованная жизнью, как и я. Она спасла меня от нового насилия. За это ей сломали челюсть. Ее матери сказали, что она упала в ванной и мать поверила им. Я все не могла понять, почему Роден не продолжала настаивать на своем, почему не пыталась доказать матери, что это не несчастный случай? Потом поняла: без доказательств слово таких, как мы с ней, ничего не значит. Совершив ошибку однажды, мы заработали клеймо на всю жизнь. Наше слово обесценилось, оно потеряло всякий смысл. Роден поняла это гораздо раньше меня. Она давно с этим смирилась и научилась жить по другим правилам, по котором предстояло научиться жить и мне. Она сказала, что перед Законом все равны, и если служители Закона закрывают глаза на преступление, это еще не значит, что преступление нужно прощать. «Кто, если не мы?» – сказала она. И тогда я поняла, что имеет для меня теперь смысл. Не прежняя жизнь, к которой я никогда не смогу вернуться. Смысл имеет только то, что я буду делать дальше. Я дала себе слово отомстить. И не только за себя. Я пообещала себе, что буду мстить любому, кто преступит Закон, даже если все вокруг окажутся глухи и слепы, я все равно буду видеть и слышать, чтобы воздавать по заслугам и протягивать руку помощи там, где все руки давно опущены. «Лоскутное Одеяло сильнее, чем кажется». Это слова Роден, но Боже, – Сафелия усмехнулась, – как же она оказалась права! Перед выпиской из клиники я предложила Роден отправиться со мной на Ксилус в резиденцию Ромери, и она согласилась. Мы не знали, примет Ромери ее в своем доме или отправит восвояси, но рискнули. И Учитель принял ее. И Учитель взялся ее обучать. За два года, проведенных вместе, мы выследили и убили шестерых маньяков. Не единожды моя жизнь висела на волоске. И Роден ни разу меня не подвела. Три месяца назад мы вернулись в клинику доктора Ситен, чтобы отомстить. Теперь вся шайка мертва, – Сафелия натянула на себя костюм и застегнула молнию. – Меня зовут Лоскутное Одеяло. У меня открыты глаза и уши мои слышат. Моя подруга, имя которой Егерь, теперь в беде. Я не собираюсь отворачиваться от нее. Боитесь дать отпор Сомери? Ваше право. Для меня же имеет значение только то, что я буду делать дальше. А дальше я собираюсь мстить. За себя. За Роден. За девчонок, которые погибли. За тех, кем пользуются и кому закрывают рты. Сомери, Эстет, Семья Левифанов, которые продолжают творить произвол на Олмании – они все в моем списке. От вас прошу одного: не мешайте. Хотите – помогите, не хотите – в сторону отойдите. Но только не мешайте.

– Ситен или доктор «Кашпо», как называла ее Роден, – Зафир вошел в гостиную и присел на диван рядом со Стефаном, – возглавляла шайку маньяков-убийц. Ее любовник Мэйфилд был представителем одной из респектабельных суирских семей. Эта семья спонсировала предвыборную кампанию Сомери, на деньги этой семьи была построена клиника доктора Ситен, в которой насиловали и убивали женщин. Это та самая клиника, в которую Сомери упекла сначала Роден, а потом и Сафелию, – Зафир обвел взглядом всех присутствующих. – Впервые Роден попала туда пять лет назад. Насилие над ней должно было ее наказать. Должно было научить ее молчать. О чем молчать? – Зафир взглянул на Сафелию. – Молчать об истории преступлений Великой госпожи Сомери, – взгляд переместился на Урджина. – Все началось с одного взрыва. Взрыва, прогремевшего в прямом эфире. Взрыва, который унес жизни тридцати двух человек. Среди этих людей были супруг госпожи Сомери и некий Гест Уилберри – главный конкурент Сомери в предвыборной кампании за пост Президента Суи. Ответственность за теракт взяла на себя одна из радикальных группировок. Сомери в течение двух недель выследила их и публично казнила, после чего тут же заняла Президентское кресло. Спустя пять лет единственный сын Сомери женился на Роденике Уилберри – агенте бюро общественной безопасности по кличке «Егерь». Той самой Роденике Уилберри, которая входила в десятку самых красивых и влиятельных женщин Суи. Той самой Роденике, отец которой был главным соперником Сомери на Президентских выборах. Спустя два месяца после свадьбы Роденика Уилберри исчезла. Как раз в это время она расследовала дело о серийном убийце. В прессе этого маньяка назвали «Кукольником». Он похищал молодых суирянок, удерживал их взаперти, насиловал, стегал розгами, пока с жертв не слезала кожа и они не умирали. После смерти, Кукольник подвергал тела пластинации и выставлял получившиеся манекены в людных местах на Суе.

– Господи… – Назефри прижала ладонь к губам.

– Роденика стала последней жертвой Кукольника, – произнес Зафир и взглянул на Камилли.

– Господи… – прошептала Эста.

– Она провела с ним около двух месяцев, пока не проткнула ему сонную артерию отросшим ногтем. Истекая кровью, Кукольник вызвал скорую и умер до ее прибытия. Роденику нашли, а дело Кукольника навсегда похоронили, ведь нельзя было всем рассказать о том, что серийным убийцей по кличке «Кукольник» был Кинен Сомери – муж Роденики Уилберри.

Эста почувствовала дурноту и отвернулась.