Даниэль Зеа Рэй - Егерь

– Вместо того, чтобы помочь Роденике справится с тем, через что она прошла, – продолжал говорить Зафир, – Сомери решила заставить ее заткнуться. Она попыталась сделать из нее психопатку, а другим свидетелям этого ужаса просто заплатила. Эти деньги погасили долги семьи Уилберри, и мать Роден внезапно присоединилась к свите Великой Сомери. Это случилось семь лет назад. Семь лет назад Роденика Уилберри исчезла. Ее место заняла Роден Кенигстен. Кенигстен – анаграмма из имен Гест и Кинен.

– Гест Уилберри и Кинен Сомери, – повторила Сафелия.

– Ты знала эту историю? – спросила ее Эста.

– Нет, – Сафелия перевела взгляд на Зафира. – Она никогда не делилась со мной прошлым. Всегда, когда речь заходила о ее семье или о том, то с ней произошло, она предпочитала менять тему разговора или просто молчала. Я знаю, что она хотела использовать меня, – Сафелия улыбнулась Зафиру. – Наверное, я знала это всегда. Я не осуждаю. Приди она к нам, расскажи она нам все это, поверили бы мы ее словам? Разве не переспросили бы у Сомери? А что бы ответила нам Сомери? Прислала записи ее терапии?

– Роден рассказала тебе эту историю? – спросил у Зафира Камилли.

– Нет. Она знала, что я могу ей не поверить. У этой истории есть свидетели. Один из них давно работает со мной. Семь лет назад этот агент приехал на задержание и нашел Роденику. Эту историю я узнал от него.

– И ты ему веришь? – Урджин подошел к бару и плеснул в бокал крепкого. – Может, она заплатила ему, чтобы он рассказал тебе именно это?

– Я знаю этого человека. У меня нет оснований не верить ему. А все остальное лишь подтверждает, на что способна Сомери. Роден разворошила осиное гнездо. Ей движет желание отомстить. Согласитесь, ей есть за что мстить. Два года назад Роден совершила очередную попытку суицида, чтобы попасть в клинику к Ситен и спасти некую Наследницу, которая тоже туда угодила. Когда Сомери вынесла на заседание Совета Всевидящих вопрос об обучении у Ромери нового ученика, никто из вас не задумался о том, что это могла быть Сафелия. Вы проголосовали и Сафелия отправилась к Учителю, прихватив с собой новоявленную подругу. Ту самую подругу, которая помогла Сафелии не потерять рассудок, когда ее хотели этого рассудка лишить. Конечно, Роден преследовала свои цели. И с помощью Сафелии она желала подобраться к нам. Она верила, что когда олманцы и доннарийцы узнают правду о деяниях Сомери, о ее издевательствах над Сафелией, безнаказанным они это не оставят. Я тоже занимал не последнее место в плане Роден. Эти попытки обвинить ее в убийстве Учителя… Сомери понимает, что от нашего ответа на ее заявление зависит многое. Либо мы сдадим Роден и сделаем вид, что ничего не знаем, либо объединимся и бросим вызов тем, кому вызов никто не бросал последние четыреста лет. Сомери – лицо Суи. Нельзя замахнуться на их Президента и ожидать, что на его защиту никто не встанет. Вы готовы забыть о насилии над Сафелией? Готовы сказать ей, что Сомери не ответит за ее страдания? Я не могу этого сделать. Я хочу отомстить. За Сафелию. За Роден. Я хочу и буду мстить. С вами или без вас.

– Ты знаешь, почему погиб Ромери? – спросил Урджин, допивая крепкое из бокала.

– Думаю, кто-то хотел освободить для меня место в Совете Всевидящих и убрал неугодного Ромери. Возможно, убрал спонтанно, потому что понял, что Учитель добровольно не уйдет.

– Ты понимаешь, о чем просишь? – голос Камилли звучал сдавленно.

– Понимаю, – Зафир встал. – Я прошу вас вернуть справедливость в этот мир.

– У нас дети… – запнулся Камилли.

– Тогда подари им будущее без страха.

– Что произошло сегодня днем? – внезапно спросила Эста. – Что в этом городишке случилось на самом деле?

Зафир обернулся у двери.

– Роденика всех спасла. Это все, о чем вам стоит знать.

– Вы с ней пара связанных?

Зафир перевел взгляд на Стефана, задавшего этот вопрос.

– Да. Она мой Хозяин, а я – ее Повелитель.

– Господи… – Назефри прижала ладонь к груди. – Я… Я подумала, что она подставила тебя. Мы только получили это сообщение от Сомери и… я…

– Ты не одна так подумала, – Камилли погладил ее по спине. – Полагаю, нам еще представится шанс поговорить с ней и во всем разобраться.

– Прости меня, – произнес Стефан.

– За что ты просишь прощения? – не понял Зафир.

– Ты сказал, что я не понимаю, что говорю. Ты был прав. Прости меня.

Зафир усмехнулся, глядя на брата.

– Странно предвидеть будущее, которое кто-то другой может переиграть, не правда ли?

Зафир покинул гостиную дома Урджина и Эсты.

– Что он имел в виду? – Урджин покосился на Стефана.

– Без понятия, – пожал плечами тот.

– Что делать будем? – спросил Камилли, наливая себе бокал альзетер и салютуя Урджину.

– Готовиться, насколько я понимаю.

Стефан встал и подал руку Сафелии.

– Ты вся в этом дермоспоне. Примешь душ здесь или сразу поедем домой?

– Поехали домой, – Сафелия встала со стула, взяла Стефана за руку и покинула гостиную вместе с ним.

– Куда они поехали? – спустя минуту молчания спросил Камилли.

– Она живет в его квартире в центре, – пояснил Урджин.

– Откуда информация?

– Свои источники.

– Они что… – пробурчала Назефри. – Он же…

– Помолвлен, – закончил за нее Урджин. – И она знает об этом, Назефри.

Сели в машину. Стефан завел двигатель.

– Выходи за меня, – произнес он, глядя в лобовое стекло.

Сафелия молчала. Он медленно повернулся к ней лицом и повторил:

– Выходи за меня.

– Они осудят тебя, – ее взгляд был прикован к собственному отражению в стекле, словно она говорила не со Стефаном, а обращалась к своему Я. – Они будут показывать на тебя пальцем и прятать отвращение за фальшивыми улыбками и притворной добротой. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Не сможешь ничего изменить.

– Я – Император, – твердо произнес он и Сафелия повернулась к нему лицом. – Я – лицо своего народа. Мой выбор – неоспорим. Мое слово – Закон. Империя никогда не будет стоять выше тебя. Империя склонится перед тобой, как склонился я, рыдая от беспомощности превозмочь саму Смерть. Я люблю тебя. И не стыжусь этого. Я люблю тебя и мне наплевать на число лоскутов на твоей коже. Они все – мои. Все они – мои!

Он чеканил каждое слово, словно набивал на ней клейма. Это был другой Стефан. Император, не терпящий возражений, слово которого было первым и последним в Империи. Да, это была та сила, которая совсем недавно напугала ее. Та жесткость, которой она не замечала в нем раньше. Три года изменили всех. Рубцы из прошлого остались и на нем. Только это ничего не изменило. Она по-прежнему его любила, как будет любить до конца своих гребаных дней.

– Я, Стефан Пилоу, Император Олмании, беру тебя, Сафелия Бридетон, в законные супруги, – вода из его ладоней полилась ей на грудь, на живот.