Владимир Забудский - Путь к звёздам

— А почему нет? Ведь это — обычная тема для разговора двух взрослых людей, которые…

— Нет, Рикардо, — решительно покачала головой она, не позволив ему закончить эту фразу словами «любят друг друга» — слишком громкими, чтобы позволить им вырваться.

— Нет? — переспросил он после паузы, горько усмехнувшись.

— Я не хочу, чтобы ты говорил это. Не хочу, чтобы ты говорил всё это! — возмутилась она, в сердцах топнув босой ногой по палубе.

— Но я уже сказал, — развёл руками он.

— Да, — выдохнув, согласилась она. — К сожалению. И я уже не смогу всего этого «разслышать».

— И что это значит?

— Это значит — всё уже не сможет быть так, как было раньше. А ведь всё было, чёрт бы тебя побрал, так замечательно! Неужели мы обязательно должны были это разрушить?!

— Иногда сказки держатся только на молчании, — тихо проговорил Рикардо Гизу, на чьё лицо плавно опустилась тень.

Он вылез из джакузи в сторону другого борта, к ней спиной, и слегка порывистым движением накинул рубашку прямо на голое мокрое тело, не заботясь, что на ткани проступают пятна от воды. В его движениях чувствовались досада и разочарование, которые сильные и уверенные в себе мужчины его склада редко позволяют себе выразить иными способами. Следя за ним, Тёрнер ощущала внутри сумбурный танец противоречивых чувств и эмоций, на подробный разбор которых толковый психоаналитик потратил бы битый час. Она точно знала лишь одно — что какая-то её часть очень хотела в этот миг подскочить к нему, страстно обнять и прижать к себе, совершенно не думая, что последует дальше. Но был в ней и стальной стержень, который приковывал её к тому месту, где она стояла, так, будто прошивал её саму и всю палубу насквозь.

— Но я не люблю таких сказок, — продолжил он, поворачиваясь к ней.

К этому моменту лицо бразильца уже сделалось внешне спокойным, как гладь океана в полный штиль. Застегнув на груди рубашку, он пояснил:

— Если я вижу вдали таинственное свечение, и не знаю, фея это или обычный светлячок — я подойду и гляну. Лучше точно знать, что волшебства нет, чем обманываться на этот счёт. Ты так не думаешь?

Саша нахмурилась и покачала головой. В его словах был тошнотворный избыток патетики. Но гораздо сильнее была клокочущая в ней досада — на него, на себя и на весь мир, который заставил её сейчас нервно топтаться босиком по палубе, покусывая губы вместо того, чтобы дальше нежиться в джакузи в приятном плену у грёз.

— Не говори так, будто я одна заранее знала, куда всё это заведёт, — прошептала она расстроенно. — Ты уже не мальчик, Рикардо, а я — не маленькая девочка. Так давай не будем объясняться на уровне двух школьников, впервые поцеловавшихся на выпускном балу.

— Больше не буду, — заверил он. — Позволь спросить лишь одно — от кого или от чего ты так сильно пытаешься убежать, Саша, что готова скорее покинуть нашу планету с туманными шансами на выживание, чем хотя бы задуматься о том, чтобы пустить здесь корни? Ты хоть сама знаешь ответ? Или бежишь с отчаянной непреклонностью испуганной лани, которая слушается лишь инстинктов?

Тёрнер сжала зубы и, не выдержав его вопросительного взгляда, уставилась в мокрую палубу. Этот вопрос резанул её по живому, словно скальпель хирурга, раскрывающий старую рану. Задать его мог лишь тот, кто на самом деле её знает, кто докопался до глубины. Но тот, кто любит её — не стал бы его задавать. Он просто был бы рядом и поддерживал бы, пока она сама не отыщет ответ.

— «Испуганная лань», говоришь? — хмыкнула она, вновь подняв на него глаза.

К этому моменту рана уже затянулась, и она была вновь готова к обороне.

— Даже если так — я всё равно побегу дальше. Чему ещё можно верить, если нельзя верить даже своим инстинктам? Алгоритмам? Возможно, люди скоро придут к этому, и добровольно уйдут со сцены, уступив место искинам, как ты и предполагал. Надеюсь, я к тому времени буду далеко. Там, где есть хотя бы призрачный шанс найти ответы на вопросы о происхождении жизни и её смысле.

Она ожидала с его стороны чего угодно — от грустного вздоха до досадливого скрежета зубов или гневного крика, призывающего убираться с его лодки. Но только не улыбки.

— Ты — особенная, Саша. Не самая удобная. Уж точно не самая простая. Но особенная.

«Ну почему ты говоришь мне именно это?» — спросила она у него сердитым и в то же время умоляющим взглядом, ощущая, как сердце тревожно сжимается. — «Неужели так сложно разразиться парочкой проклятий и ругательств?!». Перед началом этого разговора она была удовлетворена спасительной недосказанностью, которая дарила наслаждение мгновением. Теперь — жаждала расставить все точки, чтобы поскорее пережить всю полагающуюся боль и пойти дальше. Но он вновь ставил на их месте троеточия.

— И что дальше? — спросила она слегка дрогнувшим голосом, сама не зная ответа, и тоскливо глядя на далёкий горизонт.

Возможно, в этот момент по её щеке и прокатилась слеза. А может она лишь желала этого, но не смогла её выдавить. Как же жаль, что она разучилась рыдать! Ведь со слезами выходит боль, которая бы иначе оставалась внутри.

— Не бойся. Я не стану всё усложнять, — наконец прервал невыносимую паузу Рикардо, делая то, что надлежало сделать мужчине.

С мягкой решительностью он преодолел расстояние, всё это время сохранявшееся между ними, и обнял её — уже совсем не так нежно и страстно, как всего лишь несколько минут назад, а скорее мягко и ободряюще.

— Раз так отчаянно бежишь, я не стану преследовать и ставить коварные капканы, — молвил он, позволяя её голове в последний раз полежать на своём плече под спокойный шум волн и крики чаек. — Раз так боишься того, что могло бы быть между нами — отпущу. Я не перестану относиться к тебе так, как отношусь. Не проси об этом. Но мне хватит самообладания, чтобы остаться тебе другом и единомышленником. Может, так мне будет даже легче смотреть на корабль, который покидает эту планету, в день, когда час пробьёт. Пока не уверен, что будет. Но надеюсь на это.

Уже гораздо позже Тёрнер подумала, что тот день был единственным за всё время их знакомства, когда он утратил свой магический дар читать её мысли и угадывать желания, напрочь не замечал её тайные и явные знаки «Прекрати!». Первый раз, когда он не сумел (или не пожелал?) искусно обогнуть все острые углы.

Он мог испортить всё и спугнуть её тысячу раз до этого. Бывали моменты, когда сделать это было гораздо проще. Но произошло это именно в тот день. И, если исключить вероятность того, что его всегдашняя прозорливость изменила ему, сгорев в фейерверке слишком сильных и необузданных чувств — может быть, Рикардо заранее знал, к чему приведёт этот разговор. Гораздо лучше её самой.