Франсуа Баранже - Спаситель мира [litres]

– Не похоже, что у них объявили тревогу, – заметил я, внимательно оглядывая все вокруг. – Я вижу только одного дежурного часового, остальные наверняка внутри.

Северный подъемник был огромным грузовым лифтом, позволявшим не заморачиваться на извилинах ведущей к лагерю дороги. Для самых крупных машин или бронетанковых войск возможность спуститься прямиком на уровень равнины через вертикальный колодец означала серьезную экономию времени. Другой такой же подъемник соорудили у южных ворот.

Из будки вышел часовой и преградил нам путь. Я внимательно вглядывался в его лицо, пытаясь обнаружить признаки тревоги, но не различил ничего, кроме легкой скуки. Наша «Косатка» остановилась в метре от него, и вся следующая за нами колонна тоже затормозила. Я нарочно потянул время, медленно открывая дверцу и спускаясь по лесенке; за мной вышел Сильвио, а водитель остался за рулем.

– Это что за бардак? – со вздохом поинтересовался часовой, не дав мне и слова сказать. – Или на сегодня назначены маневры?

Он покрутил у меня перед носом мессенджером, демонстрируя объемную проекцию своего расписания.

– В сегодняшних приказах ничего не сказано про спуск восьми «Косаток»!

В этот самый миг внезапно появилась дюжина бесшипников, которые бесшумно подобрались к нам с другой стороны транспортника; вооруженные такими же винтовками Т-фарад, как и у него самого, они окружили часового. Парень побелел.

– Твое расписание устарело, солдат, – сказал я, отбирая у него оружие. – Давай-ка вместе уладим это у вас на посту.

Мы подтолкнули парня ко входу в сторожку, оставаясь вне поля зрения камер, пока он прикладывал пропуск, но, как только дверь открылась, устремились внутрь. Сделаться хозяевами положения не составило особого труда. Как мы и предполагали, выступление папы побудило многих солдат покинуть свои посты, а оставшиеся смотрели репортаж о событии по Интрасвязи. Должен признать, нам повезло, что с самого начала атамиды так и не показывались, иначе дисциплина не разболталась бы до такой степени. Восемь часовых были обезоружены в два счета.

– Ничего не бойтесь, – заявил я голосом, в котором, как я надеялся, не чувствовалось дрожи, – мы не причиним вам никакого вреда, если будете делать, что скажем. Мы всего лишь хотим спуститься на лифте и покинуть лагерь. Если будете сидеть тихо, больно не будет.

– Сучьи нулевики! – позеленев от ярости и сделав шаг в мою сторону, взорвался один из охранников. – Вы так просто не отделаетесь! Вас всех переловят и прикончат как последних ублюдков!

– Заткнись! – тут же крикнул его командир, но было уже поздно. Один из наших, психанув, выстрелил. Взвыв от боли, солдат упал.

– Никому не стрелять! – немедленно завопил я, испугавшись, что ситуация пойдет вразнос. – Они не вооружены, бояться нечего!

Потом обратился к тому, кто нажал на спуск:

– Держи себя в руках, друг, пусть говорят, что хотят, лишь бы не дергались.

Тот опустил голову: ему явно было стыдно.

– Как он? – спросил я склонившегося над раненым солдатом командира охраны.

Едкий запах горелой плоти быстро заполнил спертую атмосферу помещения. Солдат уже потерял сознание.

– Выкарабкается, – ответил командир. – По крайней мере, если отвезти его в госпиталь.

– Нам нужно только спустить «Косаток» и выиграть немного времени, а потом вы свободны. Ваши системы безопасности были взломаны. Замки сами откроются, как только мы будем достаточно далеко.

Командир кивнул мне, показывая, что все понял. Думаю, он сразу увидел, что имеет дело не с отчаявшимися и готовыми на все людьми, а скорее с организованной группой, преследующей конкретную цель. Если он не встанет нам поперек дороги, других раненых не будет. Он твердо приказал своим людям выполнять все наши распоряжения. Я попросил одного из своих принести медблок, чтобы пострадавший получил первую помощь.

Потом мы велели местному спецу помочь нам привести подъемник в действие. Он боязливо подчинился, и мы смогли завести на платформу первых «Косаток». Учитывая имевшееся пространство, в ширину там могли встать три машины, если прижать их борт к борту, а значит, мы уложимся всего в три ходки. Около шести минут на ходку, итого больше четверти часа, чтобы закончить. Я нервно поглядывал на часы в своем мессенджере; пока что мы все успеваем, повода для паники нет.

Можно было начинать операцию. Скрестив руки на груди, чтобы скрыть дрожь в пальцах, я через застекленный проем в сторожевой будке наблюдал за происходящим. И невольно без конца сглатывал. Если сейчас появится дозор, мы все окажемся в настоящей мышеловке. Минуты тянулись невообразимо медленно. Я был так напряжен, что, если бы в этот момент кто-нибудь хлопнул меня по плечу, я, наверное, подпрыгнул бы до потолка.

И тут я различил в глубине комнаты какое-то бормотание. Это перешептывались между собой двое наших пленников. Не очень громко, но мне это сразу подействовало на нервы. Я резко обернулся и с разъяренным видом бросился к ним. Они сразу умолкли. И тут я его узнал.

Морен.

Единственный не-бесшипник пульта 2-ЦГ, где я трудился на «Святом Михаиле». Мерзкий стукач, чьи доносы стоили нам бесчисленных наказаний и делали нашу жизнь еще невыносимей, если только такое возможно. Сколько раз я клялся себе, что отомщу подонку при первой же возможности?

И вот он передо мной, словно с неба свалился.

Я так никогда и не узнал, что он там делал – то ли его туда перевели, то ли он просто зашел повидать кого-то. Но в тот момент мне было все равно. Он здесь, прямо передо мной и в полной моей власти. Даже не размышляя о том, что делаю, я ослабил перекинутый через плечо ремень, чтобы оружие скользнуло из-за спины мне в руки.

Думаю, Морен не сразу меня узнал. Он и помыслить не мог, что я, Альберик Вильжюст, – глава банды бунтовщиков. Но когда он увидел меня с винтовкой, его черты исказились и лицо превратилось в маску ужаса. Он хотел заговорить, но только испуганно икнул и, пытаясь защититься, по-дурацки выставил перед собой руки. Лицо его побледнело до синевы. Сознание у меня затуманилось, виски словно заледенели, в голове не осталось ни одной четкой мысли. Я медленно надвигался на него. Моим телом словно бы управлял кто-то другой, заставляя его говорить жутким языком жестов. Вдруг справа от меня раздался голос:

– Лучше бы тебе прекратить, парень. Пока у нас только один раненый. Дело и так уже плохо, но это ничто по сравнению с тем, что будет, если появятся еще и убитые.

Голос принадлежал командиру охраны. Его серьезный и спокойный тон заставил меня застыть на месте. Я медленно повернулся к нему, но увидел не его. Мой взгляд остановился на застекленном простенке, который отделял соседний кабинет от комнаты, где мы находились. И в этом стекле я увидел, как один человек с выражением смертельной ярости на лице направляет винтовку на другого; весь подобравшись и вцепившись в свое оружие, он подался вперед с явным намерением убить. Я увидел убийцу. Я увидел собственное отражение .