Франсис Карсак - Робинзоны космоса [сборник litres]

Однажды вечером он испытал новый удар. Армия случайно остановилась на ночлег в том месте, где они бросили свои вещи, уходя от умбуру. Затоптанные копытами животных, мокрые, грязные и уже наполовину истлевшие, на земле валялись клочки одежды Стеллы. Он наклонился, благоговейно собрал их, развел большой костер и сжег. И ему показалось, словно что-то оборвалось в нем, словно он во второй раз похоронил Стеллу и свое прошлое.

Пробегали дни. Боль не утихала, но становилась все более и более глухой. Постепенно Тераи снова начал воспринимать окружающий мир таким, каков он есть. И когда они дошли до берегов Ируандики и стали собирать лодки, на которых можно было бы доплыть до Кинтана, он заметил девушку с тяжелыми русыми косами, полоскавшую в реке белье.

– Как тебя зовут?

– Сигрид Нильсен, месье Лапрад.

– Замужем?

– Нет.

– Хорошо. Будешь моей женой. Мне нужен сын. Но знай: я тебя не люблю и вряд ли когда-либо полюблю!

Отец девушки, старый изыскатель, хотел было возразить, но, поймав на себе предостерегающий взгляд гиганта, лишь пожал плечами. В конце концов, с Тераи его дочь не будет несчастлива. А время, как известно, многое меняет…

Тераи запрыгнул в лодку последним и остался стоять на корме. После дождя Ируандика смеялась всеми своими волнами, и в омытом небе, над страной ихамбэ, разворачивала свои цвета радуга. И Тераи отчаянно, всем сердцем захотел увидеть в этом счастливое предзнаменование.

Это ж надо быть таким дураком!

Прожил на свете я достаточно долго, и мой несносный характер не раз меня подводил, но никогда еще я так не жалел о собственной вспышке гнева. Подумать только: в моих руках был секрет межпланетного общения, быть может, даже межпланетных путешествий… а я все разрушил, тупо, в порыве дурного настроения…

Случилось это уже довольно давно. Три года тому назад, если быть точным. И все эти три года я каждое утро встаю перед зеркалом и с горечью повторяю: «Жак Бернар, ты – осел!»

Ладно! «К чему плакать над пролитым молоком?» – как любила повторять моя старая тетушка. Вот как все было.

Шестого апреля 1955 года – будь проклят тот день! – я пришел в институт и сразу же отправился в чертежный зал. Накануне я оставил там множество чертежей крупных геологических профилей, которые нужно было скопировать и покрыть штриховкой. Чертежником у нас тогда работал – да и сейчас работает – весьма своеобразный тип, молодой кретин, напрочь лишенный инициативы, но превосходно выполнявший необходимые чертежи… когда правильно все понимал. Это было бесцветное, мечтательное, вечно сонное существо, преисполненное болезненной раздражительности. Не берусь объяснить, как ему вообще удается провести прямую линию, тем не менее факт есть факт: он вычерчивал линии, совершенные по прямизне, с размеренностью автомата. Когда я вошел в зал, он как раз заканчивал заштриховывать последний профиль: с одной стороны приоткрытого рта болтался высунутый от усердия язык, с другой – торчал вечный, уже погасший окурок.

– Вот, патрон, готово. Пришлось полночи просидеть, чтобы успеть к утру.

Он гордо протянул мне рулон чертежей. Я схватил его, развернул – и не сдержался:

– Кретин! Неандерталец! Питекантроп! Я же сказал: «Непрерывная штриховка», диплодок вы безмозглый! А вы мне что сделали? Штриховку прерывистыми линиями! Да еще неравномерно расположенными! Точки, тире – и все это абы как! Точка, точка, черточка, точка, черточка! Черт бы вас побрал! Когда поручаешь вам что-нибудь, никогда не знаешь, что из этого выйдет! Боже правый, вы все переделаете, и немедленно!

Я в ярости скомкал рулон и наклонился, чтобы бросить его в погасшую печку.

– Подождите, патрон! Похоже, я потерял один оригинал!

– Только этого не хватало!.. И какой же?

– Профиль большого карьера Дельпон!

Разгладив листки, я вытащил нужный профиль.

– Хорошо. Сделаете вот с этого. Только на сей раз без фокусов, или вылетите с работы к чертям собачьим!.. Да и вообще, – добавил я, смягчившись, – как вы могли додуматься до такого?

– Не знаю, патрон. Работал поздно и, похоже, задремал. Я очень устал, но знал, что это срочно, и…

Мне стало жаль его, ведь он старался как можно лучше выполнить порученную ему работу, но в результате получил нагоняй.

– А этот? – Я показал на последний. – Вы же заканчивали его, когда я вошел.

– Ну вот, когда я утром увидел, что остальные чертежи покрыты нестандартной штриховкой, то решил и его сделать таким же, чтобы все было одинаково.

Обезоруженный его простодушной искренностью, я расхохотался.

– Ладно, ничего страшного. Сделайте заново по черновым наброскам. А что касается профиля карьера Дельпон, я занесу вам его после обеда. На утро вам хватит работы и с другими.

Я снова смял рулон и отправил его в печку.

В тот день я был очень занят и совершенно забыл про скомканную чертежную кальку, оставшуюся в моем кармане. В половине двенадцатого я покинул институт и отправился домой обедать. Я был весь на взводе – все утро пришлось принимать докучливых посетителей – и сердился из-за того, что не мог, за неимением иллюстраций, немедленно передать для печати уже готовую статью. Обед прошел в хмуром молчании, и наконец жена поинтересовалась:

– В чем дело, Жак?

– В чем дело?.. Да в том, что этот идиот-чертежник снова принялся за свое! Вчера я отдал ему на штриховку несколько геологических профилей, и знаешь, что он учудил? Покрыл их черточками и точками, даже не упорядоченными! Вот, взгляни! Настоящая азбука Морзе, иначе и не скажешь!

Морзе? Меня словно обухом огрели! Неужели этот болван издевается надо мной? Сложив салфетку, я поднялся в свой кабинет, взял «Малый Ларусс» [27] «Малый Ларусс» – популярное французское энциклопедическое издание. – я уже давным-давно забыл азбуку Морзе, – сел за стол и, вооружившись карандашом и листом бумаги, принялся изучать штриховку.

Мысль сама по себе была абсурдной, я даже разозлился на себя за то, что напрасно трачу время, хотел было встать и уйти. И почему только я этого не сделал? Сейчас бы я так себя не изводил!.. Но до трех часов особых дел в институте у меня не было, и мне пришла в голову забавная идея… Арман – чертежник – когда-то был скаутом и наверняка изучал азбуку Морзе. Вдруг подсознательно, в полусне, он написал нечто такое, что заинтересует моего старого друга Лебера, психиатра?

Но с какого конца подступиться к этой штриховке? В азбуке Морзе буква «B», черточка и три точки, прочитанная наоборот – три точки и черточка, – дает «V». Но я знал, в каком направлении этот тип обычно рисует, и помнил, что реверсивные знаки в азбуке Морзе бывают не так уж часто. Похоже, в последовательности знаков не было ни пробелов, ни разделительных символов, что упрощало задачу. Штриховка начиналась с группы из трех точек. Я предположил, что речь идет о букве «S», и приступил к работе дешифровщика-любителя. Мое предположение оказалось верным, и я довольно-таки быстро записал первую осмысленную фразу. По мере расшифровки мое изумление росло. Вот полученный мной текст: